Покупает аспирин и возвращается к машине.
Соотечественник на заднем сидении учащенно дышит. Надежда оборачивается и трогает ладонью лоб — у бедняги жуткий жар.
— Это не его песня! — отчетливо произносит по-русски незнакомец.
Надя просит водителя ехать побыстрее, у приятеля высокая температура, ему поскорее надо в постель.
Внезапно небо очищается от туч, хорошо видна пошедшая на убыль, но все еще огромная луна, игриво отражающаяся в спокойных ночных водах Сиамского залива.
Лопасти вентилятора лениво вращались под потолком с чуть слышимым гулом.
Банан их не видел, он лежал на кровати, закрыв глаза, и слышал ровный, негромкий гул — будто надоедливый шмель залетел в комнату с жаркой улицы.
Шмеля надо бы убить, но для этого требуется поднять руку.
Руки слушались плохо — Банан попробовал пошевелить правой, потом левой, чуть приподнял правую над одеялом, но не смог удержать. То же самое случилось и с левой. Он был слаб, шмель все продолжал гудеть, хотя бы посмотреть, где он летает, а то решит сесть на лицо и потом укусит.
Максим открыл глаза.
Сразу поплыли веселые радужные круги, вот они отлетели куда-то в сторону окна и растворились в нем.
Прошли сквозь жалюзи, будто их и не было.
Окно напротив кровати, никакого шмеля там нет.
Есть вентилятор — над кроватью, стоит чуть повернуть голову, как ты видишь мерно вращающиеся лопасти.
Еще в комнате зеркало с тумбочкой и плетеное кресло-качалка.
Это все.
Стены белые, жалюзи на окне тоже белые.
И лопасти вентилятора кажутся белыми.
Банан решил сесть на кровать, с трудом откинул тонкое одеяло и снова лег.
— Эй! — сказал Банан.
Он хотел произнести «эй» громко, но получилось шепеляво и себе под нос.
Ему это не понравилось, он набрал в легкие воздуха и попробовал громче:
— Эй!
Никто не ответил, лишь все так же тихо гудел под потолком вентилятор. Банана не слышат и не услышат, что ему тогда делать?
Он сполз с кровати и попытался встать.
Его закачало, но все же он встал и потащился к двери.
Точнее — сделанной из бамбука занавески, закрывающей проем в стене.
Раздвинул бамбуковые жердочки — они смешно застучали друг о друга, негромко и рассыпчато.
Там еще одна комната, чуть побольше.
На маленькой лакированной скамеечке сидит молодая женщина и читает книгу.
Услышала стук и обернулась.
До этого Банан ее никогда не видел. Она улыбается и встает, отложив книгу.
— Привет!
— Привет! — с той же интонацией повторяет Банан.
— Ты как?
— Я где? — спрашивает Банан.
— У меня! — отвечает она, а потом добавляет: — Точнее, у Берни…
— А ты кто? — спрашивает Банан и чувствует, что ему опять хочется лечь, стоять было тяжело, правда, можно схватиться рукой за стенку, так будет легче, но лучше опять лечь…
— Два дня пролежал, — говорит женщина, — таблетки пил, но ничего не соображал, ты сейчас что-нибудь соображаешь?
Банан качает головой.
— Тебя как зовут?
Банан попытался вспомнить и не смог.
— У тебя паспорт не русский, — продолжает женщина, — если ему верить, то тебя зовут Рикардо… Ты — Рикардо?
Банан опять качает головой. Он точно знает, что он не Рикардо, но не может вспомнить — кто.
Женщина берет его за руку и усаживает рядом, на такую же скамеечку.
Напротив телевизор, но он выключен.
Еще в комнате музыкальный центр и стойка с дисками.
— Меня зовут Надя, — говорит женщина и гладит Банана по голове, — я увидела тебя в торговом центре, в «Royal Garden Plaza», в том месте, где торгуют телевизорами, тебе было очень плохо, ты вцепился мне в плечо, вот видишь — до сих пор синяк!
На ее загорелом плече отчетливо заметен небольшой желтоватый синяк.
— Ты так вцепился, что я чуть не заорала, а потом поняла, что тебе плохо, у тебя жар… У тебя два дня был жар, ты все время лежал, я поила тебя и давала таблетки, помнишь?
Банан покачал головой, он ничего не помнит, он не знает, где находится, у него в голове натянута пружинящая белая бумага, с которой внезапно пропали все слова.
Исчезли, растворились, осыпались.
Их смыли.
— Давай температуру померяем! — говорит Надя и достает термометр.
Банан качает головой.
— Дурачок, — произносит она, — не бойся, открой рот…
Банан открывает рот, кончик термометра оказывается прохладным и совсем не страшным.
— Только не кусай! — говорит Надя.
Банан сжимает губы и обиженно моргает.
— Или ты хотел по-русски? — спрашивает она. — Под мышку?
Банан не может ответить, у него во рту термометр. Надя встает и идет к музыкальному центру.
— Давай, я какую-нибудь музыку поставлю, правда, у Берни одно старье…
Покопавшись в куче компашек, достает наконец одну и вставляет в проигрыватель.
— Еще пару минут потерпи!
Приятный мужской голос поет из колонок:
Day after day alone on the hill…
Банан не понимает ни слова, но почему-то знает, о чем идет речь. День за днем в одиночестве на холме, Человек с дурацкой ухмылкой сидит совершенно неподвижно, Но никто не хочет знать его, Они видят, что он просто дурак…
Надя достает термометр и смотрит на шкалу.
— Смешно, — говорит она, — тридцать пять, еще вчера вечером было под сорок…
— Это про дурака, — отвечает Банан, — он сидит на холме…
Она смотрит на него внимательно.
— Может, тебе еще полежать?
— Нет, — капризничает Банан, — я хочу послушать дальше.
— Слушай! — Надя пожимает плечами.
But the fool on the hill
Sees the sun going down,
And the eyes in his head,
See the world spinning around…
— Это про меня, — гордо говорит Банан и декламирует: Но дурак на холме Видит, как солнце катится вниз, И глаза в его голове Видят, как кружится мир…
— Тебе помыться надо, — произносит Надя, — ты грязный и отвратительно потный после такой температуры, а потом я тебя бульоном напою. Сам помыться сможешь?
Банан пожимает плечами.
Надя вздыхает, встает и протягивает ему руку.
— Так как тебя все же зовут?
Банан опять пытается вспомнить и не может.
— Пошли! — говорит Надежда, берет его за руку и ведет в душ.
Душевая кабина совсем маленькая, она снимает с Банана трусы и бережно вталкивает под струю воды.
Потом достает с полочки губку и гель для душа и намыливает Банана, аккуратно, как вещь, поворачивая из стороны в сторону.
