И тут же, так же неожиданно, я нашла его настойчивость отталкивающей.
Мы едва знали друг друга, хотя, вероятно, по моей вине. Все же, с точки зрения времени, судя по количеству дней, недель и месяцев, мы были почти не знакомы.
Почему он стал давить на меня? Почему пытался загнать в рамки?
Я взглянула на Криса Чайлдза и увидела незнакомца.
Опасного незнакомца.
– Предъявляешь мне ультиматум? – спросила я с внезапной яростью.
И тут, в одно мгновение, мрачный преследователь исчез – его сменил милый, симпатичный, влюбленный мужчина.
– Господи, конечно, нет, Даниэлла, – серьезно заверил он. – Я вовсе не это имел в виду. Я всего лишь хочу, чтобы мы были вместе. Боюсь тебя потерять.
Я потянулась и взяла его за руку.
– Ты не потеряешь меня.
Лгунья. Все будет кончено, как только ты вернешь агентству ключи от дома.
Крис крепко сжал мои пальцы.
– Подумаешь о нас, пока меня не будет? Пожалуйста.
– Ну конечно. Конечно. Как насчет десерта?
Эту ночь Крис провел в моей постели. Мы занимались любовью. В первый раз. Страстно, отчаянно. Эротично.
Наутро, глядя из окна гостиной вслед шагающему по улице Крису – он уже успел сменить костюм на майку и джинсы, – я невольно спрашивала себя, не станет ли первый раз последним.
Говорят, такое случается хотя бы раз в жизни каждого американского гражданина. Почти тридцать лет мне удавалось избегать своих обязанностей перед обществом. Но наконец и меня призвали в суд.
Исполнять обязанности присяжной.
Я показала повестку Даниэлле и Клер, когда мы пили «Маргариту» на террасе нашего любимого бара с видом на океан.
– Присяжная? – сморщила нос Даниэлла. – Фу! Постарайся отделаться.
– Вряд ли я сумею, – встревожилась я – Босс наверняка меня отпустит. Он знает, что я успею переделать всю работу.
– Прекрасно. В таком случае иди, а если тебя вызовут в зал суда и судья с адвокатами станут задавать вопросы, нагло ври. Пусть решат, что ты не годишься в присяжные.
– Я не могу врать, – прошептала я, надеясь, что поблизости нет ни одного представителя закона. – Это правительство, Даниэлла. Властям лгать нельзя. Особенно в суде. По-моему, это называется лжесвидетельством.
– Надеюсь, тебе не придется сидеть на заседаниях? – спросила Клер тоже шепотом.
Я пожала плечами:
– Суд есть суд. По-моему, каждый, кто вошел в здание, уже оказался в суде.
Даниэлла подозвала официантку, и мы заказали еще по коктейлю и блюдо жареных кальмаров.
– Ну а я бы солгала, – провозгласила она. – Ни за что не стану сидеть в жюри. Ни за что! Наплела бы все, что угодно, лишь бы отослали с миром.
– Ради Бога! Неужели объявила бы себя расисткой или душевнобольной? – удивилась я.
– Именно. Плевать на то, что куча посторонних людей подумает обо мне! Послушай, все эти типы мне не начальство. И не желаю, чтобы кто-нибудь меня судил. И вообще не собираюсь сидеть с ними в одном зале.
– Все эти типы? – переспросила Клер. – Ты это о ком?
– Ну, так называемые простые люди. Из тех, с кем каждый день сталкиваешься на улице.
– На улице?
Даниэлла закатила глаза:
– Да где угодно. Ты когда-нибудь замечала, в чем ходит на работу простой человек? Спортивные штаны. Полиэстеровый костюм. Кроссовки «Рибок» с колготками. Я не надела бы это тряпье, даже… даже чтобы вынести мусор.
– Ты не выносишь мусор, – возразила Клер. – Платишь тому, кто это делает за тебя.
– Вот именно, видишь?
– Послушайте, – вмешалась я, – в чем-то я согласна с Даниэллой. Хотя бы в том, что большинство людей – полные кретины. И я это понимаю. Полностью сознаю. Но…
Даниэлла положила мне на плечо пальчики с красным маникюром.
– Но что? Не стесняйся, говори. Сама ведь знаешь, что я права. И тебя вовсе не тянет провести целый день в душном зале с толпой неизвестных болванов. Простые люди нам с тобой не компания, Джинси. И ничуть не стыдно это признать.
– Но так неправильно, – не сдавалась я. – Если я солгу, чтобы не попасть в число присяжных, не значит ли это, что я… не знаю что… ну, хотя бы попираю основы демократии или что-то в этом роде? Как тебе, например, такой принцип: все мужчины созданы равными. И женщины тоже. По крайней мере предполагается, что именно так и должно быть.
– Значит, ты считаешь, что вполне естественно иметь предубеждения против кретинов и вполне естественно называть людей кретинами…
– Не в глаза, – поправилась я.
Даниэлла пренебрежительно хмыкнула:
– Все равно. Но неприлично сказать: «Эй, я не собираюсь входить в этот зал, потому что он полон кретинов, и я не желаю проводить с ними время»?
– Да, пожалуй. Понимаю, это звучит глупо…
– Нельзя судить о книге по обложке, – неожиданно вмешалась Клер. – Нет, я серьезно. Так нельзя. Только потому, что кто-то выглядит… ну, не знаю…
– Глупым? – подсказала Даниэлла. – Необразованным? Неряшливым?..
– Да как угодно. Только потому, что кто-то выглядит странно, он не обязательно может оказаться странным. Или, скажем, глупым. Каждый человек имеет свою ценность. И каждый заслуживает уважения.
– Но не обязательно моего, – парировала Даниэлла, оглядываясь в поисках медлительной официантки. – Больше мне нечего сказать. Да где же эта девчонка?
– Тут я на стороне Даниэллы, – признала я. – Согласна уважать всех, кто уважает меня. Но если кто-то мне хамит, предпочитаю таких игнорировать. И нет такого закона, по которому я обязана любить всех.
– Зато есть закон, – запротестовала Клер, – по которому мы обязаны уважать право собственности и частную жизнь окружающих.
– Да, – сдалась я, – если придется столкнуться с кем-то лицом к лицу. Но я все же постараюсь держаться как можно дальше и от кретинов, и от их собственности.
– Джинси права, – вступилась Даниэлла. – А подобных кретинов выбирают в присяжные по сто раз на день. Мне просто не улыбается проводить с ними время.
Наконец появилась официантка, она извинилась за собственную нерасторопность. Интересно, много ли она успела подслушать?
Я очень надеялась, что девушка не успела услышать ничего. Я широко ей улыбнулась, словно пытаясь доказать, что я человек славный и никакой не помешанный на элитарности сноб. Но она вроде бы ничего не заметила.
После ухода официантки Клер, которую, казалось, вот-вот хватит удар, снова принялась за свое:
– Значит, ты откажешься выполнить долг, даже если твое пребывание в жюри присяжных поможет спасти жизнь невинного? Даже если ты вдруг окажешься единственным умным человеком в жюри? Единственным шансом для ни в чем не повинного бедняги на справедливый суд?
