читал книгу о пеших походах, и в названии как раз былоwanderlust. Там разные любители путешествий описывали лучшие пешеходные маршруты разных стран мира.
– В немецком языке это слово означает любовь к походам, но в английский это слово вошло со значением «любовь к странствиям». Что касаетсяfernweh, это по-немецки «тоска по далеким местам». Вот у некоторых людей бывает ностальгия по дому, и это считается нормальным и приемлемым – ну, скучать по родственникам и друзьям, по знакомой обстановке. Пожалуй, любой поймет эту тоску по дому. А вот странное томление, когда тянет куда-то еще, называетсяfernweh.У меняfernweh.Большинство людей тоскует по знакомому, а я всегда тосковала по неизведанному. Черт, если бы я могла, я бы на Марс улетела! Я обожаю исследовать новые места. Наверное, такую идею сложно объяснить, а людям без тяги к странствиям – понять…
Дуэйн хмуро кивнул. Он глубоко задумался, но я видела: он не вполне меня понял. Обычно я мирилась с непониманием друзей и родственников, списывая их реакцию на свою эксцентричность – вечно я как круг среди квадратов. Но сейчас мне отчего-то ужасно хотелось, чтобы Дуэйн понял. Поэтому я схватила его за руку и потянула, чтобы он снова посмотрел мне в глаза.
– Тяга к перемене мест не зависит от того, где я нахожусь. Меня просто тянет туда, где меня нет.
– Значит, тебе хочется новизны? Новых впечатлений?
Я покачала головой, осторожно переплетя наши пальцы. Я обнаружила, что мне нужно чаще прикасаться к Дуэйну. Мне вообще не хотелось его отпускать.
– Не совсем. Вот смотри, мы сейчас здесь. – Я оглядела изумительный пейзаж: догорающие краски осени на лесной тропе Смоки-Маунтинс под темно-голубым небом. – Удивительно красиво, но представь, что у тебя есть возможность увидеть еще тысячу мест, где не менее красиво! Я хочу посмотреть Колизей и собор Святого Петра, но не во время отпуска, а основательно, пожить в Риме, узнать город, понять людей. Я хочу копировать картины Микеланджело, хотя я и не художник. А через год поехать к реке Янцзы и увидеть Великую Китайскую стену. А потом махнуть в заповедник Редвуд, или отправиться нырять на Фиджи, или посетить замки Ирландии…
Я взглянула на Дуэйна и увидела, что он смотрит на меня другими глазами. Хмурость исчезла, сменившись слабой улыбкой, и в глазах появилось понимание.
– Кажется, я начинаю вникать. Тебе очень любопытен мир, он тебя зовет, манит. – В тихом голосе Дуэйна слышалось сопереживание, и я поверила, что он действительно меня понял.
Я не сдержала громкого вздоха облегчения и не пыталась скрыть своего удовольствия, к которому примешивалось глубокое чувство благодарности. Я не раз пыталась растолковать суть дела родным и друзьям, но родители всякий раз спрашивали: «Но как же дом, машина, приличная одежда, телевизор и двуспальная кровать?»
Они не понимали, что я стремлюсь наполнить жизнь впечатлениями, а не материальными вещами. Основные ценности у меня с родителями схожи, но в остальном мы очень разные. Они никогда не понимали моего свободолюбия и романтической жилки, поэтому я всю жизнь пыталась ее подавить или игнорировать. Я жаждала свободы, они стремились к внешней упорядоченности. Не знаю, почему я так отличалась от своей семьи.
До этой минуты я даже не догадывалась, насколько одинокой была: мне не с кем было разделить мечту. Именно понимание Дуэйна взволновало меня до глубины души. Я смотрела в его блестящие глаза и с абсолютной уверенностью чувствовала: я люблю Дуэйна Уинстона.
Эта любовь не казалась бременем или петлей на шее. Любовь к Дуэйну делала меня парадоксально незаурядной, азартной и надежной, сильной и талантливой, потому что таким был сам Дуэйн.
От широкой улыбки у меня даже заболели щеки, но я ни о чем не жалела. Мне хотелось продлить это мгновение как можно дольше, потому что впервые меня увидели такой, как я есть, поняли и приняли. За это мне захотелось отдать ему все. Я хотела, чтобы Дуэйн знал: я тоже вижу его настоящим и люблю.
Легкая улыбка Дуэйна стала асимметричной, а глаза сузились.
– Когда ты так на меня смотришь, я чувствую себя десяти футов ростом.
– А ты ниже?
Он засмеялся. Я тоже. Мы вместе умирали со смеху.
Дуэйн потянул меня за руку и нежно поцеловал, отчего теплая волна пробежала по всему телу. Он прошептал:
– Пожалуй, я настоящий, когда я с тобой.
– Твои речи завораживают.
– Да?
– Да. Как в тот раз, когда ты назвал меня сиреной, которой не нужно петь. – Наверное, на моем лице отразилось мечтательно-приподнятое чувство, переполнявшее сердце. – Это было очень приятно слышать, хотя там и был намек, что я стремлюсь тебя погубить, искушая своим телом.
Он провел пальцами по моим волосам.
– Я не это имел в виду.
– А что?
– Ты «Одиссею» читала?
– Нет, а ты?
– В нашем доме все читали Гомера. Не забывай, мы росли без телевизора, у нас были только книги и воображение.
– Бедные Уинстоны, оставленные на милость своего коллективного воображения, – поддразнила я, наслаждаясь тем, что вижу, а видела я Дуэйна.
– Но ты знаешь саму легенду? – Дуэйн наклонил голову набок. – Основное помнишь?
– «Одиссею»-то? Ну, там рассказывается о странствиях Одиссея по пути домой.
– А что там сказано о сиренах?
– Красота и песни сирен пробудили похоть матросов Одиссея, в результате чего они разбили корабль о подводные камни.
– Нет, там все было не так. Моряки шли к погибели не по зову плоти.
– Тогда что же ими двигало?
– Сирены прекрасны, но их песни и красота трогали душу, а не тело. Сирены пробуждали не похоть, а страстное желание. Непреодолимую, мучительную страсть, настолько глубокую, что моряки предпочитали умереть, чем жить без сирен.
Я уставилась на Дуэйна, а он смотрел на меня, ожидая, когда до меня дойдет смысл сказанного. Это не отняло у меня много времени, потому что он все объяснил сам.
–Wanderlustилиfernwehэтот – твоя песня сирен. – Он наклонил голову на другой бок, будто рассматривая меня под разными углами. – Я это понял.
И снова на сердце у меня потеплело, и мне захотелось дать Дуэйну что-то взамен –
