— Что ты здесь делаешь? — Она звучит измученной, уставшей.
Она говорит именно так, как я себя чувствую.
Я прочищаю горло и оглядываюсь в поисках места, где можно было бы присесть. Мне кажется, что мои ноги весят миллион килограмм, когда я тащу их к зоне отдыха в углу комнаты. Эшли соскальзывает с кровати, и я стараюсь не пялиться на ее пупок, когда она подходит ко мне и садится рядом со мной. От ее красоты у меня захватывает дух. Как я мог забыть, какая она великолепная? Или тот факт, что она больше не моя, делает ее еще более привлекательной, чем когда-либо?
— Бен?
— Я скучаю по тебе. — Вот так. Я сказал это.
— Ты здесь ради меня? — Ее брови сходятся вместе.
Жаль, что я не могу наклониться вперед и провести большим пальцем между ними, чтобы снять напряжение.
— Я работаю с Джесайей над его альбомом.
Эти нахмуренные брови становятся более суровыми.
— А как насчет церкви?
— Я ушел.
— Что? — Ее лицо бледнеет, а губы приоткрываются. — Почему?
Я выдыхаю, пытаясь сообразить, какую из сотен причин должен ей назвать.
— Потому что быть пастором означало оттолкнуть людей, которых я люблю. Потому что предпочел иметь отношения со своим братом церкви. Меня тошнит от того, что мне пришлось выбирать между этими двумя вещами.
— Но… ты всегда проповедуешь о любви и благодати и…
— Атрибуты Бога, а не человека. Моя преданность Богу не изменилась, но мне не нужно возглавлять церковь, чтобы быть преданным как Богу, так и людям, о которых я забочусь.
Выражение ее лица расслабляется.
— Рискуя показаться снисходительной, я действительно горжусь тобой.
Ее слова согревают меня и немного заполняют пустоту в моей груди.
— Это много значит для меня.
Эшли складывает руки на коленях, ее женственные костяшки пальцев белеют, как будто она удерживает свои руки от дрожания.
— Думаю, твой брат и моя подруга договорились о том, чтобы мы были здесь в одно и то же время.
Я ухмыляюсь, наслаждаясь легкостью, которую ей удается привнести в то, что может быть напряженным разговором.
— Ты так думаешь?
Легкий смешок срывается с ее губ.
— Я должна была догадаться, что Бетани что-то замышляет, когда она предложила мне приехать и остаться, пока я не разберусь со своей жизнью.
— Разберешься со своей жизнью? — Вспышка беспокойства и вины вспыхивает во мне. — Тебя уволили из клуба? Это из-за того, что случилось с Энтони?
— Нет, нет. — Она кладет руку мне на колено, обтянутое джинсовой тканью, и я замираю, глядя на ее красивую руку. — Пришло время двигаться дальше.
Я не могу оторвать взгляд от того места, где она прикасается ко мне. Эшли, должно быть, заметила, потому что убирает руку, но я хватаю ее за запястье и кладу ее руку обратно на себя, оставляя свою ладонь на ее руке. Потом закрываю глаза, смущенный своей потребностью чувствовать, как Эшли прикасается ко мне, чувствовать ее тепло под своей ладонью.
— Бен…
— Я знаю, мне жаль. — Я сжимаю ее руку, не в силах отпустить. — Я сожалел каждый день, вспоминая, как ты выходишь из моего кабинета. Теперь, когда прикасаюсь к тебе… Я не хочу отпускать тебя.
Между нами тянутся безмолвные секунды. Единственный звук — это наше дыхание. Она не убирает руку, позволяя мне это маленькое одолжение своим присутствием и прикосновением.
Я никогда не хочу отпускать ее.
ЭШЛИ
Бен изменился.
Он измучен. И почему-то кажется старше.
Это не темные волосы на его подбородке, который обычно чисто выбрит, или тени под глазами, которые говорят о бессонных ночах. Это нечто более глубокое. Какая-то часть его души, кажется, постарела на годы с тех пор, как я видела его в последний раз. Неужели прошло всего две недели с тех пор, как я появилась в его офисе воскресным утром, пьяная и отчаянно желающая, чтобы он умолял меня остаться?
Его широкие плечи наклонены вперед, когда мужчина склоняется над своими бедрами, его рука на моей. Знает ли он, что успокаивающе поглаживает мои костяшки пальцев? Его длинные черные ресницы веером ложатся на оливковую кожу, и он никогда не выглядел более разбитым или более великолепным чем в этот момент.
Я не хочу отпускать тебя.
— Тогда не надо, — шепчу я так тихо, что не ожидаю, что он меня услышит, но его глаза резко открываются, а мышцы на ноге напрягаются.
— Что ты сказала? — шепчет он в ответ.
— Не отпускай меня.
— Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты принял, что есть части моей жизни, которой я, возможно, никогда не смогу поделиться с тобой. — Я должна быть унижена отчаянной мольбой в моем голосе.
Мужчина наклоняет голову, его взгляд, кажется, проникает в меня, как будто он может прочитать мои мысли, чтобы понять, что я имею в виду.
— Ты хочешь быть со мной, Бен?
— Больше всего на свете.
Я закрываю глаза и опускаю подбородок, его слова омывают меня успокаивающей лаской. Он тянет меня за руку, стаскивая со стула к себе на колени. Сжимает мои бедра, и он тянет меня на себя, что я оседлала его бедра. Провожу руками по его рукам до плеч, наслаждаясь его прикосновением и думая, что прошла целая жизнь с тех пор, как я прикасалась к нему. Его руки на моих бедрах, он не сводит с меня глаз, пока я обвиваю руками его шею.
— Это то, чего ты хочешь? — Его руки сжимают мои бедра, словно понимая, что мне нужны его прикосновения. В его голосе нет сарказма, лишь искреннее любопытство.
— Нет. — Я провожу руками по его волосам сзади, наслаждаясь тем, как длинные пряди ощущаются между моими пальцами. — Мне также нужен твой разум. — Я подношу свои губы к его лбу и оставляю там поцелуй, прежде чем перейти к его глазам. — Я хочу, чтобы они были только на мне. — Я целую каждое веко по очереди. — Мне нужны твои слова поддержки, твоя мудрость, твои советы, когда я все испорчу. — Я целую его в подбородок, наклоняюсь и целую его шею, затем пробегаю губами к его уху, где шепчу: — И хочу, чтобы ты услышал меня, когда я говорю, что могу отдать тебе мое будущее, но боюсь отдать свое прошлое.
Бен руками скользит вокруг моей талии, чтобы сомкнуть их у меня за поясницей. Он подталкивает меня ближе, пока мы не оказываемся бедро к бедру.
— Эш. — Мое имя, произнесенное с такой тоской, сорвавшееся с его губ, заставляет кровь быстрее бежать по моим венам. — Что я могу сделать? Чтобы заставить тебя доверять мне во всем, в каждой детали? — Он проводит своими губами по моим. — Я хочу знать тебя всю, даже те части, которые ты отказываешься показывать миру.
Балансируя на грани того, чтобы поделиться своим сердцем, я закрываю глаза, чтобы избежать безоговорочного принятия, отраженного на нем. Он бы никогда не простил бы меня, если бы узнал.
— Я так боюсь того, что ты обо мне подумаешь.
Его большие руки обхватывают мое лицо, и Бен приподнимает мой подбородок.
— Открой глаза. — Когда я этого не делаю, он снова командует. — Посмотри на меня.
Неохотно я делаю это.
— Я видел, как отец избивал моего младшего брата больше раз, чем могу сосчитать…
— Бен.
— И я ничего не сделал, чтобы остановить его. — Его руки дрожат на моей челюсти. — Когда Джесайе было двенадцать, они усадили его перед всей церковной паствой и сказали им, что он одержим демоном и что единственный способ прогнать демона — сделать это с помощью гремучих змей. Брат так сильно плакал, что намочил штаны. — Он хмурится, но смотрит мне в глаза. — Я ничего не сделал, чтобы помочь ему.
Мои глаза наполняются слезами от боли и сожаления в голосе Бена.
— Потребовалось много времени, чтобы простить себя за то, что я отвернулся от Джеса, когда он нуждался во мне больше всего. Думаешь, что то, что ты сделала, может быть хуже этого? Потому что я так не думаю. Тому, что я сделал, не может быть оправдания. И даже убийство иногда может быть оправдано.
Его слова застают меня врасплох, и я высвобождаю свое лицо из его хватки. Его мышцы напрягаются, и я проклинаю свою прозрачную реакцию. Я была так поглощена его признанием, что не подумала защитить себя от того, что он может сказать дальше.
