чтобы уйти.
— Подожди, — говорит Аида. — Давай возьмем и Кэла.
Я чувствую напряжение и тревогу, желая вернуться к Себастьяну как можно быстрее, но я вижу пользу в том, что Каллум Гриффин также будет с нами. Несмотря на то, что он нацелился на пост мэра, он все еще отпрыск ирландской мафии. Он не мелкий политик. Он — сила, с которой нужно считаться.
Когда мы поднимаемся по ступенькам в мэрию, я приподнимаю переднюю часть коляски, чтобы Аида могла поднять Майлза, не обходя до самого пандуса для инвалидных колясок.
Несколько человек кивают или машут Аиде, очевидно, узнавая ее. В основном на меня косятся, потому что, хотя она одета в шикарный брючный костюм, я все еще одета в потрепанные Converse, пижамные штаны и рваную футболку. Что еще хуже, мое плечо снова кровоточит, и кровь просачивается сквозь повязку, пятная майку спереди.
— Знаешь, эти кеды однажды спасли мне жизнь, — загадочно говорит Аида. — Или, по крайней мере, один из них…
— Тогда они, должно быть, везучие, — говорю я. — Сегодня я сама была к смерти близка.
— Везучие, — говорит Аида. — Но не твоего размера.
Я хромаю, мои пальцы сжались и прижаты к передней части кед.
— У меня десятый размер, — признаю я.
— Восемь с половиной, — говорит Аида.
Мы добрались до офиса Каллума. Я придерживаю дверь для Аиды, чтобы она могла протолкнуть коляску. Секретарь в приемной вскакивает со словами:
— Добрый день, миссис Гриффин! Олдермен только что вернулся, он прямо там…
Она замолкает, заметив меня. Свидетельством ее воспитания является то, что она лишь на мгновение делает озадаченное лицо, прежде чем спросить:
— Могу я принести бутылку воды для кого-нибудь из вас?
— Да, пожалуйста, — говорю я с нетерпением.
После выброса адреналина ты испытываешь сильную жажду. Во рту у меня сухо, как от пыли.
Секретарша спешит за водой.
Тем временем Каллум Гриффин уже выходит из своего кабинета, услышав голос Аиды.
Он высокий, одет в строгий темный костюм, его каштановые волосы тщательно причесаны, а холодные голубые глаза оценивают ситуацию с первого взгляда. Он не выказывает удивления при виде меня, просто быстрый, анализирующий взгляд, а затем быстрое тиканье его мозга, когда он молниеносно складывает кусочки воедино.
Единственная эмоция, которую он выдает — это вспышка удовольствия при виде своей жены и сына. Он наклоняется, чтобы поцеловать Аиду в щеку, затем смотрит вниз на Майлза в коляске, его челюсть сжата от гордости.
— Как он сегодня? — он спрашивает Аиду.
— Ангел, конечно, — говорит Аида.
Каллум фыркает, ни на секунду не веря в это.
— Что ж, сейчас он не кричит, так что это уже что-то.
— Ему нравится выбираться из дома.
— Похоже, кто-то еще тоже сбежал из дома, — говорит Каллум, приподнимая бровь при виде моего наряда. — Елена Енина, я полагаю. Недавно сбежала от своего мужа?
— Вроде того, — говорю я. Чувствуя, как мое лицо краснеет под его холодным, прямым взглядом. — Я не пытаюсь сбежать, на самом деле, я хочу вернуться. Я думаю, Себастьяну нужна наша помощь…
— Наша помощь? — спрашивает Каллум, его тон становится еще более ледяным.
— Себ сражается с русскими, — говорит Аида.
— Звучит как будто без особого плана.
Аида смотрит ему в глаза, ее тело напряжено.
— Кэл, — тихо говорит она. — Они убили моего отца.
— Я знаю это, — говорит он. — И я бы сделал все, ЧТО УГОДНО, чтобы вернуть его тебе, Аида. Но это невозможно. Енин хочет кровавой бани. Себастьян, похоже, полон решимости дать ее ему.
Он делает паузу, глядя сверху вниз на свою жену. Теперь я вижу, что Каллум не такой бесстрастный, как я думала. На самом деле, ясно, что внутри него борются сразу несколько импульсов: его гнев из-за этой ситуации. Его желание дать своей жене то, что она хочет. И его страх перед тем, что произойдет, если он это сделает.
— Послушай, Аида, — говорит он, его голос на удивление нежен. — Возможно, Данте прав. Месть — удел людей, которые должны думать только о себе.
Он бросает многозначительный взгляд на Майлза, который, кажется, не замечает напряжения в комнате, он наконец перестал хмуриться и заснул в коляске.
Аида закусывает губу, разрываясь между своей верностью четырем разным мужчинам: ее мужу и сыну, с одной стороны, и ее отцу и брату — с другой.
На мгновение я думаю, что она согласится со своим мужем. Затем она сильно качает головой.
— Мы не можем оставить Себа в этом одного, — говорит она. — Ты в долгу перед ним, Каллумом, ты знаешь, что это так. И я тоже. Ночь, которая свела нас вместе, погубила его. Он никогда не винил меня. Он никогда не жаловался. И, кроме того, Кэл, Алексей Енин — гребаный психопат, без обид, Елена. Он придет за всеми нами. Если мы собираемся вступить во Вторую мировую войну, давай сделаем это сейчас, а не после Перл-Харбор.
Каллум хмурится.
— Не используй историю против меня, Аида.
— КЭЛ!
— Хорошо, хорошо! — он поднимает руки. — Мы поможем ему. Но мы должны отвезти Майлза в дом моих родителей…
— Очевидно.
— И на тебе жилет. И мы берем с собой мужчин.
— Разумно, — говорит Аида, пытаясь скрыть тот факт, что он согласился быстрее, чем она ожидала. У нее вид человека, у которого наготове было еще около восьми аргументов, если ее первый потерпит неудачу.
Секретарь торопливо возвращается в комнату, неся несколько разных бутылок воды.
— Простите! — задыхается она. — У нас в холодильнике осталась только минеральная, поэтому я сбегала в холл, чтобы взять еще немного Эвиан…
— Спасибо, — говорю я, забирая бутылку из ее рук. — Я возьму ее с собой.
Я стою в музыкальной комнате. С тех пор, как умерла моя мать, это место стало святыней в нашем доме. Часовня, самое священное место. Но, как я узнал в Русской православной церкви, священные места мало что значат.
Последний раз, когда я заходил сюда, был с Еленой.
Теперь я привязал ее брата к стулу в центре комнаты.
Несколько дней назад он был на моей свадьбе. Он надел кольцо мне на палец, планируя пустить пулю в голову всего несколько минут спустя.
Жизнь бесконечно удивительна. Для всех нас.
Я не потрудился заткнуть рот Адриану. Мне все равно, хочет ли он поговорить. Это ничего не изменит.
Он упрямо молчал, наблюдая за мной своими фиолетовыми глазами, которые так тревожно похожи на глаза его сестры.
Когда в комнате начинает меркнуть свет, его кожа выглядит бледной и обесцвеченной, как будто он уже мертв. Он неподвижен, как труп. Двигаются только
