– Спасибо вам, – с трудом вымолвила Саванна, потрясенная великодушием мисс Поттс, и прикрыла глаза, впитывая ее волшебные слова. – Большое спасибо.
– Тебе стоит знать кое-что еще, дорогая. – Прижав рукопись к боку, мисс Поттс покопалась в кармане и достала оттуда сотовый Ашера. – Он понимал, что в Мэриленде ему будет необходимо сосредоточиться на операциях, и потому оставил телефон мне. И, говоря по правде, правильно сделал. Сколько на него приходило ужасных звонков… Он бы такого не вынес. В общем, ты, наверное, не заслужила знать правду, но если я промолчу, то каждый день в четыре часа буду чувствовать себя виноватой. Он не игнорировал твои сообщения, Саванна. Он просто не получал их.
И мисс Поттс, пообещав быть на связи, закрыла дверь.
Он все еще любит ее. Несмотря на все.
Сделав полной грудью глубокий вдох, Саванна впервые за последние недели не ощутила боли. А ее осиротевшее без него сердце вспомнило – без болезненного укола утраты, – что сердце Ашера – ее половинка.
– Черт!
Младший сержант Фред Нот, сидя напротив Ашера, безуспешно пытался снять с колоды карт верхнюю.
– Попробуй еще раз, – сказал Ашер, собирая своей новой рукой стопку карт и с небольшой помощью левой руки раскрывая их веером.
– Вам легко говорить.
– Эй, мне тоже пришлось всему учиться. У меня осталось на тебя всего пять недель, солдат. Пять недель – и ты станешь таким же ловким, как я. – Ашер сложил колоду. – Давай. Попробуй еще раз.
Фред наклонился вперед. Его покрытое сильными ожогами лицо превратилось в маску сосредоточенности, пока он пытался указательным пальцем своей бионической руки сдвинуть и поднять верхнюю карту. Наконец у него получилось, и он просиял.
– Смотрите!
Ашер усмехнулся.
– Ну вот. Я же говорил.
Глядя на карту, Фред помрачнел.
– Знаете, я так привык воспринимать все как должное. – Он коротко моргнул. – Самые глупые, самые ничтожные вещи, которые мог делать раньше. Я не был за них благодарен.
– Мы все воспринимаем свои руки-ноги как должное. Так и должно быть. Не нужно зацикливаться на этом, Фредди. Лучше давай потренируемся с зубочистками. – Он подвинул через стол коробочку с зубочистками, и к Фредди, когда он попытался достать одну, вернулась сосредоточенность.
За прошедшие пять недель Ашер не только научился пользоваться бионической рукой, которую он носил теперь почти постоянно, снимая только на время сна, но и сделал операции на лице. Под кожу ему – в том месте, где раньше находилось правое ухо – поставили магнит, а поверх установили протез. Когда Ашер впервые увидел в зеркале свое новое ухо, то не поверил своим глазам – настолько естественно оно выглядело. Едва оправившись от шока, он пошел в ближайшую парикмахерскую и сделал опрятную стрижку, какую носил в старших классах.
С его лица удалили поврежденную ткань и трансплантировали на место ожогов здоровую кожу, а также приподняли опущенное веко, исправив очертания глаза. Еще с помощью небольшого кусочка кожи, срезанного с правой стороны лба, Ашеру восстановили ноздрю. Осталось только вставить силиконовые импланты в области челюсти и скулы, но эти операции были запланированы на сентябрь. Постепенно Ашер начал чувствовать себя ощутимо иначе. С каждым днем он все больше узнавал себя прежнего, словно его внешность из расплывчатой становилась все четче.
Но пока облик Ашера удивительным образом изменялся к лучшему, ничто в мире не могло помочь ему склеить осколки своего разбитого сердца.
Когда Ашер потерял родителей, он с помощью первоклассного терапевта научился разделять свое горе на части, чтобы оно не заполонило его жизнь целиком. Он разрешал себе вспоминать мать и отца, перебирать фотографии с ними или воссоздавать в памяти любимые моменты прошлого всего один раз в день, но когда отведенный на воспоминания час заканчивался, заставлял себя переключиться на другие вещи – звонил друзьям или придумывал себе какое-нибудь занятие.
Той же стратегии он придерживался и сейчас. В моменты уединения он позволял себе вспоминать Саванну, но смесь эмоций из злости, обиды, любви, тоски и ноющей печали, которую он при этом испытывал, была настолько свирепой, что даже пятнадцать минут мыслей о ней оставляли его физически истощенным. Он часто молился о том, чтобы боль утихла. Чтобы прошло чувство одиночества и пустоты. Чтобы небеса подсказали ему способ жить без нее или вернуть ее, потому что существовать в этой черной неопределенности было невыносимо.
После приезда в Мэриленд Ашер перечитал статью еще дважды. После второго раза боль хлынула через край, и он безмолвно расплакался. Чудовище? Монстр? Он для того и скрывался от мира – чтобы избежать подобных уничтожающих прозвищ. А получить их в лицо от Саванны – женщины, которую он любил больше всего на свете… Его словно разорвало в клочья. Нарушив свои собственные правила, он впустил ее в свою жизнь, и каким оказался результат? Унижение, неловкость, предательство и вдребезги разбитое сердце. Удар с разворота под дых не мог причинить ему больше боли, чем мрачные воспоминания о том ужасном утре на кухне.
Вспоминая то утро со всеми его душераздирающими подробностями, он разрывался, не зная, кем считать ее: бездушной, амбициозной обманщицей, заслуживающей награды за актерское мастерство, или молодой женщиной, подло преданной нечистоплотным редактором, пока она была ослеплена шансом возродить карьеру, выстроить которую стоило ей немалого времени и труда.
Выйди статья с псевдонимами, он все равно рассердился бы на Саванну, однако в таком случае ему было бы проще поверить в то, что она просто пыталась сделать яичницу, не разбив яиц: создать историю, на которую подписалась, и одновременно защитить их анонимность. Ему не понравилось бы, что она воспользовалась их романом, не спросив его разрешения, но без острого чувства унижения ему было бы проще простить ее за то, что она совершила ошибку, позволив амбициям затмить здравый смысл.
Он скучал по ней – больше, чем по чему бы то ни было. Он хотел найти доказательство тому, что их отношения были настоящими, что да, она совершила серьезную ошибку, но не намеревалась унижать или предавать его. Он не знал, как со всем этим разобраться.
Ему снилось ее лицо. То, как она рыдала на кухне. Как умоляла сказать, что еще не поздно. После этих снов он просыпался в холодном поту, как в первые месяцы после возвращения домой, потому что – о боже – он хотел верить ей. Никогда еще он не испытывал такую любовь, которая была у него к Саванне – и у нее, хотелось верить, к нему. Познав, что такое жизнь с Саванной, которая любила его, жизнь без нее была едва переносима.
