Но Полина не стала его дослушивать. И ждать приглашения тоже. Решительно вышла в моментально затихшую при её появлении студию и замерла возле кресла, в котором до этого сидела.
— Явилась! Совести нет, смотрите! — завизжала свекровь, но Шереметьев требовательно поднял указательный палец и она ошеломлённо замолчала.
Секунды оглушающей тишины текли медленно, а Полина всё не могла унять дрожь в подбородке, всё боролась, глотала рыдания. Она не должна реветь. Она не за этим сюда вышла.
— Да, я виновата, — наконец выдохнула она и тут же стиснула зубы, пережидая новую волну подступающих рыданий. — Я очень виновата. В… — всхлипнула, — во всей этой трагедии… Да. Но не так, как это видите вы, Лидия Петровна! Я виновата в том, что терпела и молчала. Я виновата в трусости и слабохарактерности. В бездействии виновата… — Слёзы всё-таки хлынули, но словно сами по себе, Полина их даже не замечала. — С самого начала я чувствовала, знала, что Марк такой, но я боялась признаться себе в этом. Закрывала глаза, обманывала себя и всех вокруг. Сначала думала — ну кому я кроме него нужна? Кто меня такую полюбит? Потом думала — ну как ребёнок без отца… Понимала, что лучше без такого отца, но… Боялась. Просто боялась, что кто-то скажет — вот, она не справилась! Плохая жена! Сама виновата! Терпит, значит, ей нравится и нечего тут жертву из себя строить! — Зажала рот рукой, пытаясь продышаться. — И я действительно виновата в том, что случилось, потому что дотерпелась! Довела до трагедии! Трусостью своей и зависимостью от чужого мнения, потребностью в одобрении каком-то, что ли… И если бы не это, то и Марк был бы жив, и Руслан на свободе. Мне просто не надо было это терпеть!
— Полина, вы, — шагнул к ней Шереметьев, но она прервала его резким взмахом руки:
— Подождите, Андрей, не перебивайте! Я должна это сказать! Всё уже случилось: Марка не воскресить, а Руслан сидит ни за что, и не понятно, что будет с ним дальше… Я не отступлюсь, я всё равно пройду все круги Ада, прежде чем смирюсь с тем, что ему невозможно помочь. Но сейчас дело не в этом. Просто среди зрителей этой передачи, я уверена, есть женщины, которые, как и я терпят. Прямо сейчас и вчера, и завтра. Всегда. Они, как и я когда-то, думают — обойдётся, думают, завтра всё будет иначе. Так вот, не будет! Послушайте меня — не будет! Бьёт — значит, любит бить, всё! Никакой страсти и неземной любви, никаких других мотивов! Просто любит бить и унижать! Сегодня вы, а завтра ваши дети… Поверьте, не страшно остаться вдруг одной, не страшно попасть под осуждение окружающих — плевать на них! И им на вас плевать, поверьте! Просто перестаньте терпеть сейчас, чтобы однажды не случилась беда! Это всё, что я могу сказать. И это всё, в чём я виновата, но и этого оказалось слишком много.
— Это… Это смелая, сильная речь. Это признание, которое… — Шереметьев растерянно помолчал. — Итак, вы говорите, что всё равно не оступитесь от Руслана Подольского. А значит, этот человек, просто сосед, который…
— Подождите, — смахнув слёзы, перебила его Полина. — Дайте-ка я вам кое-что объясню. Вот если бы вы переехали сейчас в мой город и поселились через стену от меня — вот вы, самый известный на всю страну телеведущий Андрей Шереметьев — вы были бы для меня просто сосед. А Руслан не просто.
— Но это ваши слова, вы твердили их всю передачу напролёт, разве нет? Что вдруг изменилось?
Подбородок снова свело судорогой, но слёзы удалось сдержать. Силы неожиданно закончились, словно испарились в одно мгновение, оставив лишь саднящую пустоту в душе и смертельную усталость.
— Он не просто сосед, — как заведённая только и смогла повторить Полина. — Не просто.
— К сожалению, время нашего эфира подошло к концу, — подытожил Шереметьев, — но у вас есть возможность обратиться к самому Руслану. Я не уверен, что у них в колонии есть возможность смотреть нашу передачу, но всё-таки… Может, вам есть, что сказать ему лично? Только очень коротко, пятнадцать секунд. Вот в эту камеру, пожалуйста.
Полина вдруг растерялась, окончательно потеряла контроль и расплакалась, как ребёнок. Закусила губы, собираясь с мыслями, и столько хотелось сказать, но на ум ничего не шло.
— Ну что ж, иногда бывает и так, что слова излишни. А с вами была программа «Дайте сказать!» и я…
— Пусть он ответит мне на письмо, — тихо и почему-то у Шереметьева попросила вдруг Полина. — Пожалуйста.
Шереметьев замер на мгновенье, как-то горько, словно внезапно поняв что-то особенное, усмехнулся. Развёл, глядя в камеру, руками:
— Ну… Руслан, я вас как мужчина мужчину прошу — ответьте на письмо. Мне кажется, уж кому-кому, а Полине эта ноша точно по плечу.
Глава 52
Программа вышла в эфир через неделю. К этому времени Полина уже смирилась с тем, что это будет очередной всплеск негатива и настроилась игнорировать любые последствия. Да, участие в «Дайте сказать!» оказалось не тем, чего она ожидала, да и вообще — вся эта история с общественным резонансом казалась теперь помутнением рассудка. Похмельным бредом, наступившим после того ярого подъёма упрямости и желания добиться правды любой ценой, который обуял её при известии об отклонённой апелляции.
Но всё-таки было и то, что перечёркивало всю горечь остывающей эйфории: во-первых, Полина не могла упрекнуть себя в том, что сдалась раньше времени, а во-вторых, именно эти последние пять минут четырёхмесячной телеэпопеи, словно окончательно поставили точку в её личной истории жертвы.
Смотрела эфир и болезненно морщилась от того, как нелепо там выглядела. Да, это было шикарное, скандальное шоу — с драками и оскорблениями, с запиканным матом и шаткими, нелепыми Полиниными мотивами добиваться свободы для дважды уголовника, убийцы собственного мужа и отца своего ребёнка. На её фоне свекровь выглядела едва ли не святой мученицей, она ведь, в отличие от Полины, была реальной потерпевшей — потеряла сына. Разве идут Полинины давно сошедшие синяки и теперь уже мифическая угроза удушения, в сравнение с таким горем?
И вот скандал достиг апогея, в Полину летит стакан, потом плевок в лицо… Она срывается с места и убегает за кулису. Шереметьев успокаивает зрителей в студии, выражая надежду на то, что героиня одумается и вернётся. Свекровь распинается о том, сколько лет жизни забрала у неё вся эта история и обещает, что не оставит «этой дряни» безнаказанным осквернение памяти её сына и теперь-то уж точно поднимет вопрос о её вменяемости и праве воспитывать ребёнка.
Полина стиснула пальцы — вот сейчас будет та самая точка, когда она во всеуслышание заявит о своей непростительной трусости в прошлом и признает, наконец, что да, для неё это всё НЕ ПРОСТО. И тогда всё. Катарсис, о котором говорила Людмила. И теперь остаётся только отпустить ситуацию и довериться судьбе.
— …С вами была программа «Дайте сказать!» и я, Андрей Шереметьев! Увидимся завтра!
Заставка, реклама…
Полина сначала не поверила — может, сбой в вещании? Но нет, прошло время, началось другое вечернее шоу…
Её возвращение в студию просто вырезали. Просто для всей страны эта история закончилась тем, что Полина, раздавленная доводами свекрови и ведущего, оплёванная и пристыжённая, позорно сбежала, словно признав тем самым, что была не права, а Руслан всё-таки виновен.
Это же шоу бизнес. Здесь никаких гарантий…
***
Сил не было вообще, температура едва дотягивала до тридцати пяти. Как зомби моталась к бабушке, делая вид, что не видит косых взглядов сиделки. За Марусей в продлёнку, закрывая глаза на то, что даже дети тычут в неё пальцем, а родители, те самые, что ещё месяц назад распинались в чате и напрашивались на стрижку, дёргают их за руку, призывая вести себя прилично, а сами оборачиваются Полине вслед или отводят взгляд при разговоре.
Кассирши в магазине. Соседи по двору. Клиенты. Про интернет и говорить нечего. «Потрындят и забудут!» — успокаивал Полину Максим, и она прекрасно понимала, что он прав, но…
