class="p">Он затягивает моменты.
Пытка.
Мне так нужно трение, что оно разрывает меня на части. Я хочу кричать от этого.
— Подожди. — Шепчу я.
Он тут же отстраняется и смотрит на меня сверху вниз.
— Не трогай мои волосы. — Требую я. Затем я резко подаюсь вперед и целую его.
Даже если все, что он может предложить, — это боль, я хочу потеряться в Датче этой ночью.
ДАТЧ
Я прижимаюсь к ее рту и не отпускаю.
Я хочу чувствовать ее всего лишь один удар сердца. Два.
Затем она целует меня так же, как в раздевалке.
Моя решимость быть джентльменом рушится.
Она задыхается, когда я хватаю ее за бедра и сажаю на пианино. Зазвучали диссонирующие ноты. Ее пальцы вдавливаются в клавиши, а она дико пытается найти равновесие.
Я поддерживаю ее рукой за шею и прижимаю к себе, чтобы углубить поцелуй. Ее рука ударяет по клавишам, когда она отвечает на мою страсть своей.
Из рояля вырываются еще более разрозненные ноты.
Чистый хаос.
Напряжение перед крещендо.
— Это так... — она присасывается к моей нижней губе, — неуважительно... по отношению к фортепиано.
— Не беспокойся об этом. — Я вдыхаю ее. — Будь плохой девочкой сегодня вечером.
Мои мысли растворяются, когда мой язык исследует ее рот. Она тихонько стонет, и я крепче прижимаю ее к себе, желая снова услышать этот звук. Хочу быть ближе к ней.
Этого недостаточно. Мне нужно больше ее кожи.
Я пытаюсь сделать шаг между ее ног и натыкаюсь на крышку клавиш. Разочарованный, я ворчу и возвращаюсь к оценке.
Она смотрит на меня, глаза полузакрыты, рот влажный. Лунный свет блестит на рыжих волосах, которые запрещены. Ее зеленые глаза темные и знойные, как у кошки, готовой наброситься.
Она чертовски сексуальна, но я понимаю, что ее положение на клавишах не самое лучшее для того, что мне нужно сделать. Набравшись решимости, я хватаю ее за бедра. От ее удивленного визга у меня замирает сердце.
Подняв ее повыше, я усаживаю ее на стол пианино.
— Лучше? — Рычу я.
Она поворачивается так, что ее ноги болтаются в стороне.
— Может быть.
По всему моему телу разливается жар. Обхватив пальцами одну лодыжку, я решительно тяну ее, пока она не оказывается на краю пианино, и делаю шаг между ее ног.
— Тебе трудно угодить. — Бормочу я.
Ее глаза темнеют. — Если тебе от этого станет легче, то у тебя сейчас не все так плохо.
Мой пульс бьется в груди, когда она прижимает ногу к моему телу, чтобы удержать меня на месте.
Я снова врезаюсь в нее. Затем, оторвав губы от ее рта, я осыпаю поцелуями ее шею, а мои руки пытаются освободить ее от блузки.
Ее пальцы скользят по моей коже головы и спине. Везде, где она прикасается, ощущается жжение.
Отбросив блузку, я преследую мурашки, пробегающие по ее плечу. Ее кожа нежнее лилии. Мне это так нужно, что я почти ослеп.
Мое.
Моя.
Она должна понять это после сегодняшнего вечера.
Ее пальцы хватают и дергают меня за волосы, пока я снимаю с нее лифчик. Ее вкус мне знаком. Как и звуки, которые она издает.
Ее тоненькие струйки заставляют мой язык двигаться быстрее, и я сосредотачиваюсь на моменте. В моей голове только она. Больше никого. Ее нельзя сравнивать с Каденс. Я не позволю.
Когда я чувствую, что ее тонкие руки тянутся к подолу моей футболки, я отпускаю ее ровно настолько, чтобы сорвать футболку. Ее глаза расширяются, но я не даю ей времени полюбоваться моими татуировками. К тому времени, как я закончу с ней, она уже будет знать каждую из них наизусть.
Когда мы снова целуемся, дыхание почти не сбивается, я направляю ее руку, чтобы она почувствовала меня. Везде, где касаются ее руки, проскакивает электричество. Я провожу рукой по своим грудным мышцам. Мой пресс. Ниже. Ниже.
Она вырывает у меня стон, а потом улыбается, словно только что нашла новую игрушку.
Я предупреждающе рычу: — Осторожнее.
Ее глаза вспыхивают от вожделения. Одна сторона ее губ изгибается в сексуальной ухмылке. Я шиплю, когда она обхватывает мое лицо одной рукой и прижимает свои полные красные губы к моему пульсу, как будто она вампир, пытающийся высосать из меня жизнь. Это сводит меня с ума.
Мой рот сталкивается с ее ртом, и я опрокидываю ее назад, пока верхняя половина ее тела не оказывается на столе рояля. Ее глаза закрываются, когда я расстегиваю пуговицу ее брюк.
От отчаяния у меня дрожат руки.
Никогда раньше я не испытывал подобных чувств. Я готов отдать ей все.
Все.
Позволил бы ей погрузиться во все места, где разрешалось слушать только музыку.
Застежка-молния громко звякнула, когда я потянул ее вниз. От этого звука она прикусывает нижнюю губу.
— Ты в порядке? — Спрашиваю я, заметив.
— Да.
Ее голос дрожит.
Я наклоняюсь над ней так, что верхняя часть моего тела прижимает ее к пианино, а бедро — к ее месту. От ощущения ее обнаженной груди, упирающейся в мою, у меня кружится голова.
— Ты делала это раньше? — Серьезно спрашиваю я.
Она сглатывает, и ее нежное горло вздрагивает.
Я просовываю свои пальцы в ее пальцы и сжимаю ее запястья по обе стороны от головы. Поверхность рояля холодная, и я трусь о нее, чтобы добиться трения и тепла.
— Ответь мне.
— Н...нет. — Признается она, и ее лицо краснеет еще сильнее.
Проклятье. Я не имею дела с девственницами. Они придают слишком большое значение своему первому разу. Выстраивают в голове фантазии о том, что проведут со мной всю жизнь.
Но я колеблюсь лишь мгновение, прежде чем отбросить эти опасения.
— Ты хочешь сделать это со мной? — Рычу я.
Она нервно кивает.
Я не думал, что она сможет заставить меня нарушить еще хоть одно из моих правил, но вот я здесь. Жажду, как чертова пчела, попасть в медовую ловушку.
Я закатываю ее джинсы, когда в кармане вибрирует телефон. Сначала я не обращаю на него внимания. Я концентрируюсь.
Но телефон не перестает звонить.
Я зажмуриваю глаза, раздраженный до чертиков.
— Может, это важно. — Говорит она.
Я смотрю ей в лицо, не зная, пытается ли она оттолкнуть меня, чтобы не делать этого.
Ее рука исчезает в моих джинсах, как
