Мэг Кэбот - Дневники принцессы

Как бы то ни было, Дженовия – это место, куда бабушка возит меня покупать одежду в конце каждого лета, когда ей надоедает смотреть на мои джинсы и комбинезоны. Но никто там никогда не заикался насчет того, что мой папа – принц.

Если задуматься, я ведь делала два года назад доклад о Дженовии, тогда я выписывала имя королевской семьи – Ренальдо. Но тогда мне и в голову не пришло связать это имя с моим отцом. То есть я, конечно, знаю, что его зовут Филипп Ренальдо, но в энциклопедии имя принца Дженовии упоминается как Артур Кристофф Филипп Джерард Гримальди Ренальдо. В энциклопедии была и его фотография, но, видать, очень старая. Папа облысел еще до того, как я родилась на свет (по нему даже не скажешь, что ему делали химиотерапию, потому что он и так почти лысый). А на той фотографии у принца Дженовии ужасно много волос, бакенбарды и усы.

Пожалуй, теперь я могу понять, почему мама им увлеклась, когда она еще училась в колледже. Он был немножко похож на Болдуина.

Но ПРИНЦ? Правитель ВСЕЙ СТРАНЫ? То есть я, конечно, знала, что он занимается политикой, конечно, я знала, что у него есть деньги – еще бы, много ли в нашей школе найдется ребят, у которых есть дома во Франции? Летний дом на Мартас-Виньярде[5] – это еще туда-сюда, но только не во Франции. Но принц?!

У меня только один вопрос: если мой папа принц, как так вышло, что мне приходится учить алгебру? То есть кроме шуток.

По-моему, с папиной стороны это была не очень хорошая идея – сообщить мне, что он принц, в холле «Палм корт» отеля «Плаза». Начать с того, что мы почти в точности повторили случай с шортами. Привратник поначалу вообще не хотел меня впускать.

«Дети без сопровождения взрослых не допускаются», – так он сказал.

Прямо как в фильме «Один дома-2», правда?

А я ему:

– Но я должна встретиться здесь с папой…

А он снова:

– Несовершеннолетние без сопровождения взрослых…

Мне показалось, что это несправедливо, ведь я даже не была в шортах. На мне была форма нашей школы, то есть юбка в складку, гольфы и все такое. Правда, я была в ботинках «доктор Мартенс», но что с того? Я была одета почти как Элоиза, а она, как считается, управляет «Плазой». В общем, после того, как я проторчала там, наверное, целый час, повторяя: «Но мой папа… но мой папа… но мой папа…», ко мне все-таки подошел консьерж и спросил:

– Кто именно ваш папа, юная леди?

Как только я назвала папино имя, меня тут же впустили. Теперь-то я понимаю, что даже они знали, что он принц. Только его родной дочери, родной дочери никто не удосужился сказать!

Папа ждал меня за столом. В «Плазе» «большой чай» считается жутко важным мероприятием. Видели бы вы немецких туристов! Как они фотографировали друг друга с шоколадными рожками во рту! Вообще-то, когда я была маленькой, я тоже получала от этого дела удовольствие, а поскольку папа не желает понять, что в четырнадцать лет я уже не малышка, мы по-прежнему встречаемся здесь, когда он приезжает в Нью-Йорк. Нет, конечно, мы ходим и в другие места. Например, мы всегда ходим на «Красавицу и Чудовище», это мой любимый бродвейский мюзикл. Мне плевать, что Лилли говорит насчет Уолта Диснея и его женоненавистнического подтекста. Я смотрела этот мюзикл семь раз. И папа тоже. Его любимое место – это когда на сцену выходят танцующие вилки.

Короче говоря, сидим мы, значит, с ним, пьем чай, и вдруг он очень серьезным голосом начинает мне рассказывать, что он – принц Дженовии. И тут происходит ужасная вещь: я начинаю икать. Со мной такое случается, только когда я выпью что-нибудь горячее и потом съем хлеб. Не знаю, почему так бывает. В «Плазе» со мной такого раньше не случалось, но папа вдруг ни с того ни с сего говорит:

– Миа, я должен рассказать тебе правду. Думаю, ты уже достаточно большая, и раз уж так случилось, что я больше не могу иметь детей, это очень сильно повлияет на твою жизнь, поэтому справедливость требует, чтобы я тебе рассказал. Я – принц Дженовии.

А я только и смогла произнести:

– Правда, папа? Ик!

– Твоя мать всегда твердо стояла на том, что тебе незачем об этом знать, и я был с ней согласен. У меня было… скажем так, неудовлетворительное детство…

Еще бы, жизнь с моей бабушкой – это вам не фунт изюма. Икк!

– Я согласен с твоей матерью, что дворец – неподходящее место для воспитания ребенка.

Потом папа стал бормотать что-то под нос, он всегда так делает, когда я ему говорю, что я вегетарианка, или когда речь заходит о маме.

– Конечно, тогда мне и в голову прийти не могло, что она собирается растить тебя в богемной среде художников, в мансарде в Гринвидж-Виллидж, но, должен признать, тебе такое воспитание, судя по всему, не повредило. Более того, я думаю, что детство в Нью-Йорке привило тебе здоровую дозу скептицизма по отношению к роду человеческому вообще…

Икк! Это он еще ни разу не встречался с Ланой Уайнбергер.

– …что я лично приобрел только в колледже. Полагаю, отчасти поэтому у меня были большие трудности в установлении близких межличностных отношений с женщинами…

Икк!

– Что я пытаюсь сказать: мы с твоей матерью считали, что поступаем правильно, не рассказывая тебе правду. Мы не предвидели, что может возникнуть такая ситуация, при которой ты унаследуешь трон. Когда ты родилась, мне было всего двадцать пять лет, и я был уверен, что еще встречу другую женщину, женюсь на ней и у нас будут дети. Но теперь, к сожалению, стало ясно, что этого не будет. Таким образом, Миа, ты являешься наследницей престола Дженовии.

Я снова икнула. Мне стало неловко. Я ведь икала не тихонько, как подобает леди, а вздрагивала всем телом, чуть не подпрыгивая на стуле, как игрушечная лягушка на пружинке. К тому же я икала громко. Я имею в виду, очень громко. Немецкие туристы стали оглядываться на меня и хихикать. Я понимала, что папа говорит очень серьезные вещи, но ничего не могла с собой поделать, я все икала и икала. Я попыталась задержать дыхание и сосчитать в уме до тридцати, но снова икнула, успев досчитать только до десяти. Я положила под язык кусочек сахара. Без толку. Я даже попыталась себя испугать: представила, как мама и мистер Джанини целуются. Даже это не помогло! В конце концов папа спросил:

– Миа, ты меня слушаешь? Ты слышала хоть слово из того, что я сказал?

Я говорю:

– Папа, извини, мне нужно на минутку выйти.

У папы сделалось такое лицо, как будто у него что-то заболело, живот например. Он откинулся на спинку стула и как-то весь сник, но все-таки сказал:

– Ладно, иди.

И дал мне пять долларов, чтобы я дала их уборщице, но я, конечно, положила их в карман. Пять баксов уборщице туалета, еще чего! Это когда все мои карманные – десять баксов в неделю!