— Как ты живешь? — спросила Ольга, вернувшись с небольшим подносом. На подносе дымился кофе в крошечных фарфоровых чашках, а на тарелке лежали крошечные эклеры. — Как Сергуня?
— Не знаю, — пожала Женя плечами. — От всей души надеюсь, что плохо… То есть мне хочется верить, что его душа еще не настолько очерствела и он в данный момент оплакивает собственное падение. Но ручаться я не могу. Может так статься, что ничего подобного он не делает. А сидит веселый, довольный и празднует неожиданно явившуюся свободу. Как в стихотворении, и «свобода нас примет радостно у входа…». Я его не видела четыре дня.
Ольгины брови поползли вверх.
— Че-ты-ре? Он уехал?
— Он уехал, он уехал, и слезы льются из очей, — пропела Женя. — Он уехал. Не вернется…
— Подожди, — попросила Ольга. — Я ничего не понимаю… Вы…
— Мы расстались, — кивнула Женя. — Он обманщик. Я не могу оставаться с человеком, который так врет… Мне он говорил, что любит маленькую грудь. А оказалось — ни фига подобного… Та дама, с которой я его застала, обладала таким пышным бюстом, что я сразу поняла — он терпел меня только из жалости…
— В голове не укладывается, — проговорила Ольга. — Слушай, Дженничка, а ты не накручиваешь?
— Я? — возмутилась Женя. — В тот момент, когда я его застала, именно он накручивал. Ее огромную грудь на свою ладонь. А я оказалась нечаянным свидетелем чужого счастья…
— Да…
Слов у Ольги не нашлось. Она присела на краешек стула, растерянно развела руками.
— В принципе все мужчины уроды, — постановила она.
— Знаешь, все мужчины меня не интересуют, — усмехнулась Женя. — Как-то от их подвигов мне ни жарко и ни холодно… Но этот отдельно взятый урод… Сама понимаешь, чувства мои еще не угасли до конца, что бестолково и мучительно… И к тому же новая жизнь страшит. Смогу ли я выкинуть эти пять лет из памяти?
Ольга сочувственно кивала, слушая Женины пространные речи. Наконец она нарушила молчание, выбрав момент, когда та притихла:
— Может быть, вам надо поговорить?
Женя только горестно улыбнулась.
— О чем? — спросила она. — Он будет врать. И знаешь ли, в чем беда? Я теперь все время буду думать, что это не в первый раз. В сто первый. Все пять лет это было… И будет. Я максималистка. Я не хочу так…
— Нет, Дженька. Послушай, все мужчины устроены примитивно. Когда им предлагают впасть во грех, они не могут сопротивляться… Плюс к этому врожденное тщеславие. Может быть, эта особа без конца восхищалась им? И он не выдержал? Почувствовал, что должен как-то отблагодарить ее, а все эти «членистые» отчего-то уверены, что лучшего способа благодарности, чем этот, не существует… Может быть, тебе надо быть смиренной.
— Я им тоже восхищалась, — мрачно сообщила Женя. — Только и делала, что восхищалась. Почти забыла, что в принципе я тоже когда-то была личностью. Позволила стать придатком. К его восхитительной персоне…
— Нет, Женечка. Вам надо поговорить.
— Это совершенно бессмысленно, — сказала Женя. — Он пытался со мной говорить. Но дело не в нем. Во мне. Я буду теперь всегда испытывать смутное беспокойство, что я лишаю его настоящего, полноценного секса. Зачем? Я никогда не хотела быть препятствием. И сейчас не хочу…
Ольга достала сигарету и закурила. Глядя на Женю своими софилореновскими очами, поинтересовалась, что та собирается делать.
— Пока я ищу работу, — честно призналась Женя.
— Он оставил тебя без денег? — возмутилась она.
— Я сама отказалась, — развела Женя руками. — Мне показалось унизительным брать у него деньги. Он ведь обманщик.
— Совсем глупый поступок! В конце концов, ты потратила на него пять лет жизни. Семейная жизнь, шерри, это тоже труд. Надо было требовать материальную компенсацию… Так что еще один глупый поступок! Самый глупый!
— Знаю… Но согласись, гордый и красивый…
— Так. Значит, ты ушла от него без денег, как последняя идиотка… Ты вообще-то представляешь себе, что такое в наше время найти работу? Филологу?
— Я могу быть гувернанткой, — пискнула Женя.
— Кем? — переспросила Ольга. — О Господи… Ты полный наив. Ты — гувернантка… Джейн, ты видела новых русских?
— Вообще-то мой муж, — напомнила ей Женя, — новый русский. И я на него долго смотрела. Целых пять лет.
— Ага, — зловредно прошипела Ольга. — Новый он. Русский… Он так, бизнесмен средней руки… Что-то вы так и не обзавелись горничной…
— Зачем? — удивилась Женя. — Нам это было ни к чему… Мне нечего было делать целый день. И порядок никогда не был для нас чем-то важным…
— Да нет, просто у вас не было на это средств, — открыла Ольга подруге глаза на жестокую правду жизни. — Так что ты плохо себе представляешь, куда ты собралась… Сейчас я подумаю. Может, что-то придет в голову…
Мешать мыслительному процессу Жене не хотелось, тем более что он посвящался ее скромной персоне. Поэтому она постаралась сидеть тихо и молча. Для этого надо было о чем-то крепко задуматься, что она и сделала.
Почему-то задумалась Женя о коте. Как он там сидит, в коробке, и ждет своих хозяев. А может быть, он ждет именно Женю. Она вспомнила его печальные глаза, и ей стало так его жалко! А вдруг бедняга голоден?
Окончания Ольгиного мыслительного процесса Женя ждала уже с нетерпением. Наконец та решительно хлопнула себя по колену и сказала:
— Ладно. Первое время поработаешь у меня.
— Кем? — удивилась Женя. Она с трудом представляла себя в этой странной конторе, с Ольгиными «козлами»… Что она может делать? Искать неверных жен?
— Секретарем, — улыбнулась Ольга. — Пока секретарем. А там будет видно… Посидишь на телефоне, поговоришь с клиентами и с козлами тоже… Думаю, это ты сможешь. А там посмотрим.
— Я сегодня не могу работать, — испугалась Женя слишком резкой перемене жизни. — У меня…
Чуть не сорвалось с языка про голодного кота, но Женя вовремя сдержалась.
— Мне надо к квартиранту съездить. Он мне за два месяца должен… Да и с квартирой надо вопрос решить. Не могу же продолжать жить у Панкратова?
— Ладно, — милостиво разрешила ей «начальница», — приступишь к своим обязанностям с завтрашнего дня… Только не опаздывай! Рабочий день у нас начинается с десяти утра. Так что без пятнадцати десять ты должна быть на месте…
* * *
Женина собственная квартира располагалась в другом конце города. В прежние времена она добиралась туда на машине и теперь отчаянно ругала себя, что поленилась съездить раньше. Хотя кто мог знать, что счастливая, благополучная жизнь резко обрушится? Как сказала бы Люсинда — ничто не вечно под луной, и надо думать о душе. Люсинда все время думала о душе. Циничная Ольга наверняка добавила бы свою любимую фразу: «Хрусть — и пополам».
