– Черта ли ты смыслишь в том, как руководить студией и делать фильмы? – резко спросил он ее.
– Да почти ничего, – честно призналась Лаки. – Но я нюхом чувствую дерьмо, а именно это ваша студия сейчас и выпускает. Дешевка и дерьмо. – Ее глаза сверкали. – Так что, как ни крути, испортить я уже ничего не смогу.
– Студия приносит доход, – напомнил Эйб.
– Верно, а фильмы вы все равно делаете дерьмовые. Я хочу, чтобы студия снова стала великой, какой была раньше. И поверьте мне, я смогу это сделать. Можете считать этообещанием Сантанджело. А Сантанджело обещаний не нарушают. – Она молча гипнотизировала его своими черными глазами, таящими опасность. Потом добавила: – Могу поспорить.
Она понравилась ему сразу. В ней чувствовался бойцовский дух, что нечасто встретишь в женщине.
Лаки оказалась права в своей догадке – ничто не доставило бы Эйбу большего удовольствия, чем надуть своих зятьков и увести у них из-под носа то, что они считали принадлежащим им по праву.
Поэтому он согласился на сделку. Теперь оставалось только поставить подпись.
– Дайте мне поговорить с Лаки наедине, – сказал Эйб, поудобнее усаживаясь в кресле.
Дело было уже на мази, но Мортон чувствовал, старик что-то задумал.
– Разумеется, – сказал он с легкостью, которой на самом деле не испытывал. Потом бросил взгляд на Лаки, чуть заметно кивнувшую ему.
Мортон вышел из комнаты.
Инга не шевельнулась. Она осталась сидеть за спиной Эйба, подобно незыблемому шведскому монументу.
– Вон! – прикрикнул Эйб.
Только небольшая гримаса на тонких губах показала, что ей это не понравилось. Выходя из комнаты, она громко хлопнула дверью, демонстрируя свое неудовольствие.
Эйб хихикнул.
– Инге не нравится, когда я ей указываю, что делать. Никак не может мне простить, что не сделал из нее звезду. – Он покачал головой. – Не моя вина. Ноль на экране. Кинозвезды, у них должно быть два качества. – Он склонил голову набок. – Знаешь, какие?
Лаки кивнула. Кредо Эйба Пантера она выучила наизусть.
– Уметь нравиться и уметь трахаться, – ответила она без запинки.
Это произвело на него впечатление.
– Откуда знаешь? – потребовал он ответа.
– А я читала о вас абсолютно все. Каждую газетную вырезку, студийные отчеты, три биографии неизвестных авторов. Да, и еще несколько автобиографий очаровательных звезд, которые не могли обойтись без того, чтобы не упомянуть вас. – Она ухмыльнулась. – Уж вы-то в свое время порезвились, верно? Вы очень известный человек, мистер Пантер.
Он кивнул, довольный ее правильной оценкой своего положения.
– Ага, я последний из них, – сказал он с гордостью. – Последний киношный динозавр.
– Я бы не сказала, что вы динозавр.
– Не надо мне льстить, девонька. Сделка-то уже почти что у тебя в кармане.
– Знаю. – Ее черные глаза сверкали. – Я готова заплатить вашу цену. Вы готовы мне продать. Скажите же, мистер Пантер, в чем задержка?
– Мне нужна от тебя еще самая малость.
Она постаралась скрыть нетерпение. Если Лаки чего хотела, то тут уж вынь да положь.
– Что именно? – спросила она с некоторым раздражением.
– Возмездия.
– А?
– Для мерзавчиков и всех этих кровопийц вокруг них.
– Ну и?..
– Хочу, чтобы ты их прищучила, девонька. И хорошенько.
– Я и собираюсь.
– По-моему.
Она все еще продолжала сдерживаться.
– Как это, по-вашему?
– Прежде чем ты заберешь все в свои руки на студии, устройся туда работать. Будешь помощницей Германа Стоуна. Это мой человек. – Эйб постепенно вдохновлялся, ощущая, что снова его жизнь приобретает смысл. – И, когда ты туда залезешь, в самую гущу, ты поймаешь их на том, чтоони не должны бы делать. – Он удовлетворенно хихикнул. – Шесть недель внутри – и, трах-тарарах, ты новый босс и можешь выкинуть всех на помойку. Хороший план, а?
Лаки едва верила своим ушам. Безумная идея. Как это она может исчезнуть на шесть недель и стать другим человеком? Она – глава огромной империи, не может же она просто взять и исчезнуть. А как Ленни? И Бобби с Бриджит? Не говоря уже о ее многочисленных деловых обязательствах?
– Невозможно, – сказала Лаки, с сожалением покачав головой.
– Хочешь студию, сделаешь как я сказал, – ответил Эйб, пощелкивая вставной челюстью. – Если действительно хочешь.
Лаки провела рукой по волосам, встала и принялась вышагивать по комнате.
Разумеется, она хочет студию, но это не значит, что готова для этого прыгать через обруч по команде старика. Или значит?
Гм… Может, идея не так уж и безумна? Может, даже соблазнительна? Вроде вызова? А уж против этого Лаки устоять не могла.
Под чужим именем она сможет изловить всех, кто делает что-то не так.
Эйб осторожно наблюдал за ней, прищурившись и протягивая руну к стакану со сливовым соком на столе.
– Не согласишься – никакой сделки, – сказал он, чтобы убедиться, что она поняла правила игры.
Лаки резко повернулась и посмотрела на него.
– Вы хотите сказать, что откажетесь от сделки? – спросила она недоверчиво. – От всех этих денег?
Эйб улыбнулся, показав ровную линию белых фарфоровых зубов. Они не шли к его высохшему, морщинистому лицу. Слишком уж новые.
– Мне восемьдесят восемь лет, девонька. Какого черта я буду делать с этими деньгами? От них что, мой член встанет? Нет, они не поднимут мой schnickel.
– Как знать, – ухмыльнулась Лаки.
– Да уж я знаю, девонька.
– В жизни ничего нельзя знать наверняка.
Эйб еще раз прищелкнул вставными зубами – не самая приятная привычка.
– Шесть недель, – сказал он твердо. – Иначе никакой сделки.
Бриджит Станислопулос только что исполнилось семнадцать, и она, несомненно, была хороша собой – длинные светлые волосы и округлая, вполне сложившаяся фигурка. К тому же она должна унаследовать половину состояния Станислопулосов, оставленную ее дедом Димитрием. Бриджит уже принадлежало огромное состояние матери, которым управляли опекуны, а по достижении двадцати одного года ей предстояло стать одной и самых богатых женщин мира. Но эта мысль была скорее отрезвляющей, потому что Бриджит, будучи еще подростком, успела пережить много несчастий и потрясений и инстинктивно чувствовала, что огромное наследство приведет только к дальнейшим осложнениям.
Деньги не принесли счастья ее матери. Бедняжка Олимпия – она и рок-звезда Флэш умерли от слишком большой дозы наркотиков в грязном отеле в Нью-Йорке. Не очень-то достойный финал для Олимпии, женщины, которая должна была иметь все.
Бриджит твердо решила, что ее-то жизнь будет другой. Она не желала следовать материнским путем от беды к беде: три мужа и чересчур много удовольствий.
