— Там что-то ужасное, да? — прошептала она.
Лайла не ответила. Да какое ей, в конце концов, дело до злой судьбы этой девочки? Она повидала много несчастных женщин, научилась скрывать свои чувства и говорить то, что хотелось бы услышать клиенткам. Однако такой судьбы не заслуживал никто.
Лайла все сразу поняла, даже не глядя на Рей. Она сконцентрировалась и закрыла глаза. И тут же вокруг нее образовалась стена из голубого льда, твердая как алмаз и столь же непроницаемая. Сидя на диванчике в ресторане, Лайла мысленно уносилась все дальше от Рей. До этого ей казалось, что она утратила способность перемещаться в другое пространство, однако на этот раз все получилось на удивление легко, стоило Лайле представить, что она стала вороном. У нее были иссиня-черные крылья; далеко внизу проплывала земля, маленький голубой шарик. Ее перья начали топорщиться одно за другим. Воздух был прозрачен, холоден и чист как стекло.
— Пожалуйста, скажите, что вы видите, — попросила Рей, но ее голос звучал едва слышно, словно она стояла на краешке планеты и кричала в пустоту. — Если там что-то страшное, пусть, мне все равно. Я просто хочу знать, — твердила Рей.
Ее слова были осколками хрусталя, а Лайла унеслась слишком далеко, чтобы что-то услышать. Притяжение земли перестало для нее существовать. На ее перьях играл лунный свет, это холодное белое сияние. Было прекрасно и одиноко, и рядом ни одной живой души. И тогда Лайла взглянула назад, на Рей. Она хорошо знала, что истинное милосердие состоит в том, чтобы открывать только малую толику правды.
— Я не вижу ничего страшного, — сказала Лайла Грей. — Просто сегодня вы не сможете уснуть.
В ту ночь Джессап не пришел домой. Рей пыталась убедить себя, что его задержали на студии, заставив работать сверхурочно, но она знала: никто не в силах заставить Джессапа делать что-то против его воли и уж конечно, никто не стал бы запрещать ему сделать один телефонный звонок. И если днем Рей считала, что Джессап просто решил над ней подшутить, то к ночи ей было уже не до шуток. Она была готова простить ему все, лишь бы он вернулся.
Рей включила радио, но от этого стало еще хуже. Жителей Голливуда призывали на ночь закрывать окна, если на них не было ставней. По бульварам рыскала стая одичавших, взбесившихся от жажды собак. Псы научились открывать задние двери домов и погреба. На Свитсер-авеню, на заднем дворе, где разводили райских птичек, собаки набросились на шестилетнего мальчика, пытаясь отогнать его от бассейна. К тому моменту, когда прибыла полиция, у ребенка уже была сломана шея. Полицейским удалось пристрелить одного колли. После вскрытия в желудке собаки были обнаружены весьма странные вещи: шелковый шарф, чьи-то маленькие косточки, которые так и не были идентифицированы, вода сапфирового цвета и три золотых кольца.
В два часа ночи Рей показалось, что одичавшие собаки стоят у нее под окном. С грохотом покатились консервные банки, по цементной дорожке застучали когти. Проверив защелки на окнах, Рей упала в кресло Джессапа, из которого тот любил смотреть, как она раздевается перед сном. На сей раз Рей раздеваться не стала, поскольку еще задолго до рассвета поняла, что гадалка была права. В семь часов утра Рей сварила себе кофе и, наливая его в чашку, заметила, как дрожит рука. Она снова уселась в кресло и стала ждать. В семь сорок пять Рей, наконец, получила то, чего так ждала: раздался телефонный звонок. Она мгновенно схватила трубку и внезапно поняла, что не может говорить — онемела от ночного ожидания.
— Рей, ты меня слышишь? — раздался в трубке голос Джессапа.
Судя по металлическому звуку, он говорил из телефонной будки. Что ж, по крайней мере, не из женской спальни.
— Ты будешь говорить или нет? — снова спросил Джессап.
— Буду, — ответила Рей и сама удивилась своему спокойствию.
Обычно, когда Джессап ее обижал, он вел себя так, словно пострадавшей стороной был именно он.
— Вчера я не ночевал дома, — сообщил Джессап, — если ты соизволила это заметить.
— О, соизволила, и еще как, — съязвила Рей.
На Джессапа нельзя давить — Рей прекрасно это знала, однако на этот раз не смогла сдержаться. Когда ее ледяной тон был услышан в телефонной будке, Джессап пришел в ярость, поскольку считал, что быть жестоким — исключительно его прерогатива.
— Ну-ка угадай, где я нахожусь? — спросил он. — В пустыне.
Теперь была ее очередь задавать вопросы.
— Может быть, хотя бы скажешь, в каком ты штате?
— Я в Калифорнии, — заявил Джессап. — В районе Барстоу. Думаешь, только у вас жарко?
— Ты не мог бы сказать, с кем ты сейчас?
— С кем что? — переспросил Джессап.
Эта игра ему явно нравилась.
— С кем ты сейчас находишься? — настаивала Рей.
— Мне просто захотелось увидеть пустыню, — сказал Джессап. — А может быть, захотелось побыть одному.
Немного помолчав, чтобы ее помучить, он наконец все объяснил. Его наняла одна кинокомпания, которой срочно понадобился водитель. Сообщив эту новость, Джессап, по всей видимости, ожидал поздравлений.
— Ты поэтому не ночевал дома? — спросила Рей.
— Какой-то дурак решил снимать кино, а я должен их возить, — произнес Джессап. — Разве это справедливо?
В эту минуту Рей думала о том, почему ей так плохо. Может быть, из-за кофе?
— Рей, — позвал Джессап. — Ты меня слушаешь?
Тогда она все поняла.
— Домой ты уже не вернешься, — сказала Рей, — верно?
— Съемки продлятся восемь недель, и за это время мне, наверное, удастся уладить дела с продюсером. Я ведь тоже мог бы попробовать себя в режиссуре.
— Джессап, признайся, — взмолилась Рей, — ты вернешься домой или нет?
— Конечно, вернусь, — ответил тот. — Через какое-то время.
Будущее казалось таким близким, что Рей ощущала его физически. Оно свешивалось с белого потолка, пряталось среди мебели.
— Как ты можешь так со мной поступать? — спросила Рей.
— Погоди, — ответил Джессап. — Не начинай. Рей, может быть, мне хочется сделать карьеру, и сейчас у меня появился шанс.
— Надо же! — воскликнула Рей. — А как насчет меня?
— Насчет тебя? — удивился Джессап.
Она швырнула трубку. Потом, даже стоя под душем, продолжала слышать треск, с которым трубка ударилась о телефон. Рей стояла под струей холодной воды, пока не замерзла, но когда захотела вылезти из ванны, то почувствовала, что от усталости не может с места двинуться. Тогда она села и заплакала. И не потому, что Джессап ее бросил, а потому, что, прожив с ним семь лет, она так и не научилась его понимать. На улице горячий ветер раскачивал стебли бамбука, росшего у дома. Когда они стучали друг о друга, начинало казаться, что рядом кто-то поет. Как же так получилось, что теперь она воспринимает Джессапа как некоего незнакомца, позвонившего ей из пустыни? Выходит, она его просто выдумала и все эти семь лет жила точно во сне. И теперь может просидеть в пустой ванне хоть до завтрашнего дня, и ничего это не изменит, а самый опасный из всех мужчин вот так взял и бросил ее в Лос-Анджелесе, и она осталась совсем одна.
