— Как у нас все сложно, правда? Но я всегда говорила, что тебя еще потянет гуманитарная наука. Тебе нужно учиться чувствовать.
— Ты всегда была умненькой девочкой. Как жаль, что ты тогда была такой юной. Я бы влюбился в тебя и не был бы сейчас на пепелище.
— Ну, пепелище у тебя — дай бог каждому. На фоне коммуналок отдельная квартира смотрится роскошью.
— Я не о том.
— Я поняла. Но я думаю, что у вас не было такой безумной любви, потеря которой приведет тебя к самоубийству? Просто ты должен представить себя в аэропорту перед путешествием: ты оставил дома все проблемы и устремляешься в будущее, как в приключение.
— Ты отлично можешь утешить!
Коля привлекает меня к себе и, уткнувшись лицом в плечо, замирает на минуту. Я начинаю ласково гладить его по волосам. Даже не подозревала, что развод мог так выбить его из колеи. Я думала, он уже не любит свою жену.
— Ты ее еще любишь?
— Не в этом дело. Я ее, наверное, вообще не любил. Может, я не умею любить? У меня все идет от головы.
— Глупости, это она не умела любить, потому у вас и не получилось ничего!
Я шепчу это, поглаживая по волосам, по плечам, потом поднимаю его лицо в ладонях и целую тихонько в глаза, лоб, губы, как целуют безутешно плачущего ребенка. Коля задыхается и изумленно смотрит на меня:
— Бетси! Бетси!
— Я — Бетси, — подтверждаю я, подставляя губы для поцелуя.
Он начинает меня целовать, и, медленно раздевая, проводит губами по обнажающейся коже. Я отдаюсь этим ласкам и вскоре ничего уже не думаю, такое наслаждение это мне доставляет. Кровь стучит у меня в висках и горячей волной проходит по телу. Когда он отстраняется, чтобы раздеться, я не в силах оторваться от него, тянусь следом, прижимаясь к груди. Коля улыбается:
— Бетси, ты точно этого хочешь?
— Если ты выставишь меня сейчас, я умру у тебя под дверью! — я кладу ладони ему на грудь и провожу вниз, лаская кончиками пальцев, пока он сбрасывает с себя одежду, — О! — шепчу я, — Впервые вижу обнаженное тело. Ты красив!
Ладони скользят вниз к узким бедрам, краска бросается мне в лицо. Коля нежно целует мои губы, отгоняя смущение, снова ласкает, доводя до исступления. Я даже не осознаю, как все происходит, в таком экстазе трепещет мое тело под его руками. Просто в какой-то момент все во мне вспыхивает ярким светом и я захлебываюсь протяжным стоном, впившись пальцами в его плечи. Коля благодарно покрывает меня короткими поцелуями.
— Лиза, Лизочка! — шепчет он, словно растеряв остальные слова.
— Боже, как это прекрасно! — подвожу итог пережитым ощущениям.
Коля поднимает лицо и говорит, улыбаясь: — Я счастлив!
— Я в тебе никогда и не сомневалась. Ты такой… просто ты!
Мы лежим, обессиленные, он тихонько поглаживает мое тело. Потом подает мне еще вина.
— Цитировать Библию я больше не буду! — беря из его рук стакан, усмехаюсь я.
— Просто выпей.
— Коко, а нельзя ли все повторить? — спрашиваю я, устраиваясь головой на его плече, — Я была такая обалдевшая, что не смогла все зафиксировать и проанализировать.
— Ты сумасшедшая! Тебе так понравилось? И никаких отрицательных ощущений и эмоций?
— Мне очень понравилось и оно того стоит. А тебе? Тебе понравилось? Или я такая неумеха?
— Ты восхитительна. Я бы всю жизнь лежал так с тобой!
Всю ночь он любил меня, выполняя все желания. Под утро мы заснули и не пошли на лекции. Целый день мы бродили по городу под мокрым снегом в каком-то ошеломлении, заходя погреться то в кафе, то в Эрмитаж, любуясь моими любимыми импрессионистами. Коко поставил меня рядом с портретом «Женщины в черной шляпе» Ван Донгена и восхищался сходством. Под вечер уже мы накупили в Елисеевском гастрономе всяких вкусных вещей и бутылку шампанского и поехали обратно в его квартиру.
— Какой разврат! — восхитилась я, сидя полураздетая со стаканом шампанского в одной руке и эклером в другой. Ликующие звуки «Времен года» Вивальди подчеркивают наше настроение. Я сижу и беззастенчиво разглядываю Колю, вдруг поняв, что никогда не присматривалась к его внешности. Сначала — потому что была влюблена в его брата, потом он уехал, потом женился… Он всегда был для меня старшим братом. И сейчас я разглядываю его сухощавую фигуру, лицо с мягким очерком рта и капризными бровями над серыми глазами, — некрасивое, но очень привлекательное лицо.
— Ты рассматриваешь меня? — удивился Коля.
— Я ведь к тебе никогда не присматривалась, как к мужчине. Ты был для меня просто Коко. Хотя, я и сейчас не вижу в тебе любовника, ты все равно остался для меня — Коко!
Я не замечаю, что от моих слов его передергивает. Мне не приходит в голову, что он может питать на мой счет какие-то надежды.
— Бетси, ты хочешь выйти замуж за своего «японца»? — осторожно спрашивает Коля, не глядя на меня.
— Да, хочу, — признаюсь я честно, — Я, кажется, люблю его. Но ты — это ты, с детства!
— Сколько я тебя помню, ты всегда любила кого-нибудь другого! — поддразнивает Коля, и я не замечаю печального тона.
— Но тебе всегда все достается первому, — тянусь к нему, улыбаясь, и он немедленно опрокидывает меня на диван, покрывая поцелуями.
— Бетси, — признается Коля, несколькими глубокими вдохами восстановив дыхание, — Я ни разу не занимался любовью с женщиной, которая так бы отдавалась наслаждению. Знаешь выражение — предаться любви. Вот ты предаешься любви. Для тебя главное — не я и не ты сама, а любовь.
— «Женщина, несравненная в любовной страсти» — есть такая средневековая японская повесть.
Коля замирает на мгновение и смотрит на меня.
— Ты не могла бы до утра забыть, что существует Япония и японисты?
— Дурачок, я только название вспомнила. А по-французски можно?
Принимаюсь вспоминать массу словечек и выражений из французского куртуазного словаря. Он начинаем хохотать, когда я перечисляю все виды поцелуев: флорентийский, влажный, французский, девичий… Коля целует меня соответственно каждый раз, я опять начинаю чувствовать дрожь возбуждения во всем теле и, встретив его взгляд, вижу в нем такое же бешеное желание. В нем уже нет вчерашней нежной деликатности, мы просто обезумели, и я так же стремлюсь ему навстречу, как и он. Мои зубы оставляют след, когда я, чтобы не кричать, закусываю его плечо, но ликующий крик рвется наружу. Потом я извиняюсь:
— Я тебя сильно укусила?
— Я не заметил. Боже, Бетси, что ты со мной делаешь? У меня совершенно пустая голова, и вообще, меня словно выжали на центрифуге.
— И меня тоже! Но как же ты думал пустой головой?
— Я ни о чем не думал. Нет, с тобой я вообще думать не способен.
