Встреча была назначена на 21:30, было уже около десяти часов вечера, и я был уверен, что пришел первым. Я ошибся: очаровательная особа сидела за нашим столиком и потягивала из бокала шампанское. Я ожидал увидеть типичную пару рокеров: стройная, безграмотная малолетка в объятиях клошара. Сколько ей лет? Моего возраста. Около сорока. Только, будучи настоящей парижанкой, она выглядела на десять лет моложе. Это чудо шарма француженок: в двадцать лет они миловидны, но уступают украинкам, шведкам или эфиопкам. Двадцать лет спустя все другие выглядят как домработницы, а француженки встречают мужчин как дерзкие обольстительницы. Она посмотрела на меня и многозначительно улыбнулась. Затем нежным, как шелк, голосом поблагодарила меня за то, что я задержался только на час.
— Я уже сделала за вас всю работу. Порывшись в своей памяти, я уже нашла таблички с именами для всех столиков в этом зале. В глубине зала Карлос Госсн, президент автомобильной фирмы «Ниссан», принимает бразильцев. Между ним и нами на диванчике в центре, рядом с Терезой Кремизи, сидят представитель издательства «Фламмарион» и обладатель Нобелевской премии, автор издательства «Галлимар», которому не мешало бы сменить пиджак. А там, за вашей спиной, лицом ко мне, закрывая своими нарядами пианино, сидит Кристина Декрош. Теперь я знаю, почему ваш журнал пишет, что она большая актриса. Вы имеете в виду ее габариты.
Декрош! Только ее не хватало. К счастью, я никуда не хожу, она меня не узнает. Она могла бы швырнуть мне в лицо бокал. Что бы «Сенсации» ни печатали о ней, она всегда жалуется. Это всегда не те комплименты, которые ей подходят. Когда кто-то из нас приближается к ней, она опускает свои намазанные веки. Мы уже больше не стараемся в этом разобраться. Просить объяснений у этого божества и у тех, кто ей служит, это все равно что трубить сбор в пустой казарме. Нельзя и помыслить о том, чтобы обратиться к ней с вопросом, — вместо рта у нее застежка-молния, которую заело. Она нам и слова не говорит. Очень довольный, что сижу к ней спиной, я обратил все свое внимание на свою соседку. Если она будет продолжать стрелять по всему, что движется, я не стану скучать. Аристократические интонации мадам явно говорили, что она считала себя царицей улья. Не думайте, что я осадил ее. С первых ее слов я понял, что она хорошо соответствовала бы обстановке салона Мари-Лор де Ноайль. Ее голос уводил вас в другие времена. В те времена, когда люди не сквернословили и не начинали сразу же вам тыкать. Кстати, она с естественностью протянула мне руку для поцелуя. В то же время лукавый взгляд и насмешливое выражение лица отрицали этот формализм. Не произнося ни слова, она открывала свои карты: я настоящая парижанка — и в самом отрицательном смысле этого слова тоже: культурная, насмешливая, элегантная, болтунья, любительница выпить и, возможно, распутница. При этом — вид лилии, упавшей с витража. Мы вдвоем сможем просто-напросто косточек не оставить от этого Фэйрфилда. Если он осмелится явиться.
Ее звали Аньес де Курруа. Уже привыкшая к гибкому расписанию пригласившей нас звезды, она заказала бутылку «Пол Роже» и стала расспрашивать меня о нашем журнале. Она воображала неизвестно что о главном редакторе «Сенсаций». Я заставил ее вернуться с облаков на землю. Все основывалось на настроениях и находках наших фоторепортеров, а директора мое мнение волновало не больше, чем прошлогодний снег. Раз в неделю, вечером, в день сдачи номера, я оправдывал свою зарплату, придумывая остроумные заголовки с игрой слов. Остальное время я просматриваю прессу и читаю романы. Слово «журналистика» уже не приводит меня в трепет. Произнося последнюю фразу, я даже сам себе сознался в том, что этого никогда не было и прежде.
— В шестнадцать лет я не мечтал стать премьер-министром или министром культуры. Меня никогда не привлекали ни Высшая национальная школа администрации, ни Школа политических наук. Я думал только о том, какой план нужно разработать, чтобы попасть на вечер Карла Лагерфельда в «Паласе». Я был создан, чтобы стать жиголо. В мире, который манил меня, стены были увешаны зеркалами, шампанское лилось рекой и исполнялись самые дерзкие сексуальные грезы. В конце концов я стал журналистом. И теперь, когда меня везде приглашают, я понял, что вообще-то я всегда только и любил, что валяться дома на диване с книжкой. Результат: сегодня вечером я должен быть исповедником у Брюса Фэйрфилда, единственным откровением которого будет сообщение, что на этой неделе у него выходит новый альбом.
Аньес была светской дамой. Она решила меня успокоить:
— Это меня бы удивило. Он весьма ушлый как персонаж. И конечно же он достигал своей популярности не для того, чтобы прятаться от нее. Не знаю, какими откровениями о своих сексуальных привычках он нас побалует, но он может многое рассказать об Америке. Вы удивитесь, однако он довольно тонок.
Должно быть, я произнес «тем лучше» слишком скептическим тоном, потому что она попыталась вновь поднять мне настроение:
— Не стоит сидеть с таким скучающим видом. Во-первых, Брюс очень красив в формате мультимедиа, помесь Роберта Кеннеди и Ричарда Гира. Кроме того, вы совсем не обязаны говорить с ним о рок-н-ролле. У него есть масса идей относительно Моцарта, Палестрины, Шопена и так далее. А потом, он звезда, настоящая. Как ваша Декрош, но на мировом уровне…
Декрош?! Если не считать марки рекламируемой ею краски для волос, я не знаю, каков ее вклад в историю кино. Я признался Аньес, что предпочел бы поужинать с ней тет-а-тет. Она не оставила мне шансов:
— Может быть, как-нибудь в другой раз. Вы мне скорее симпатичны. Но, с вашего позволения, я хотела бы оставить Фэйрфилду его шанс. Когда-нибудь я буду писать мемуары, поэтому сегодня предпочитаю следовать примеру герцога де Сен-Симона: никаких мелких фигур, только вельможи. К тому же это даже не расчет. Я люблю знаменитостей. И не верю в незаслуженный успех.
Я тоже не верю. Но отсюда не следует вывод, что стоит встречаться с предметами наших грез, о нет. Мне нечего сказать звездам. И нечего спросить у них. И ни у кого другого тоже. Не люблю людей. Обычно я выхожу из этого положения, отстаивая независимость главного редактора, который не должен встречаться со знаменитыми людьми, о которых будет писать его журнал. Ругать связи — это неопровержимый аргумент. Но сейчас, ничего не поделаешь, придется пройти через это. Я говорил бесцветным голосом. Мое недовольство скорее забавляло Аньес. Она не принимала жизнь слишком серьезно. Она считала, что я несправедлив. С ее точки зрения, журнал «Сенсации» жил благодаря звездам. Я смог разъяснить ей, что она ошибается. Это мелкие французские звездочки существуют благодаря журналу, который придумывает им славу, лишь в редких случаях основанную на их таланте. Но мне не хотелось спорить с красивой женщиной и выглядеть в ее глазах старым ворчуном. Я дал ей высказаться. Она не шла дальше простых истин.
