Друзья должны уступать друг другу. Вот, она уступит и разрешит забыть своё имя, а он пусть зовёт её так, как она предлагает.
Грач пораскинул мозгами и решил, что в чём-то подруга права. Она ведь зовёт его так, как он сказал — даже имя ни разу не спросила за столько времени, так что, пожалуй, можно было и пойти ей навстречу.
— Друг. — Признал Грач спокойно: он не считал зазорным дружить с девчонкой, раз с ней веселей, чем с многими пацанами. — Ладно. Рыбка ты. Так пойдёт?
— Так пойдёт!
* * *
Я всё чаще приходила к мысли, что не понимаю Глеба. Совсем.
Однажды я так ушла в размышления на тему, почему он меня ненавидит, что решила узнать мнение людей в интернете.
Глупейшая мысль. Но я тут же её реализовала.
«Почему парень без видимых причин обижает девушку? Любовь, ревность или ненависть? Как определить?» — написала я у себя на страничке.
Ну, как у себя? У Осетрины Рыбкиной.
И ко мне сразу пришёл Ангел. С небес практически спустился и сразу же ответил: «Хочет он тебя, вот и всё. Дай ему, и он отвянет».
Я вздохнула. Настроения ругаться сМрачным не было, но всё же я ответила: «У вас, Мрачный, смотрю, на всё один ответ».
«Это инстинкты, Осетрина, — было мне ответом. — Можешь не верить. Думай, что любовь или ненависть — ага. В любом конечном итоге он хочет тебя — либо заняться любовью, либо жёстко поиметь».
Я вновь вздохнула, но вновь ответила: «Думаю, у нормальных людей желания более разнообразны, да и мотивация поинтересней. Но спасибо за ответ, интересно было узнать мнение. Даже ваше».
«Обращайся», — ответил Мрачный, после чего я удалила весь пост, поскольку Ангел окончательно испортил мне настроение.
8
* * *
— Грач! — крикнула Нелли радостно. — Смотри!
И она с разбегу бросилась в озеро с пирса, в воздухе поворачиваясь лицом к другу. Глаза зажмурены, нос зажат пальцами, но счастливая улыбка, от которой невозможно оторвать взгляд, сияет и выдаёт абсолютное счастье.
Поднялись брызги, крупными каплями осев на и без того мокрое тело Грача. Тот рассмеялся и тоже нырнул.
Рыбка в начале лета боялась прыгать, а сейчас сигала в воду наравне с ним. Грач считал это личной заслугой. Вроде как ей не страшно прыгать, потому что рядом он и потому что она хочет, чтобы он считал её равной себе. Это безумно нравилось осознавать.
Близилась осень, и уже в воде плавали первые жёлтые листочки от берёз. Даже ветер шелестел листвой уже как-то совсем по-осеннему, и от этого хотелось купаться и купаться, чтобы успеть насладиться последними тёплыми деньками.
— Рыбка! — крикнул Грач, когда они плыли к берегу. — Пора выходить!
Он знал, что она будет купаться, не зная меры. Да и сам уже замёрз в воде и хотел пойти греться под благовидным предлогом заботы о подруге.
— Ну, Грач, ну давай ещё раз прыгнем, а? Последний! — канючила девочка, забираясь на пирс и оставляя на нём новый ряд мокрых следов.
— Прошлый был последним! — он постарался сказать это строго, как взрослый.
— А давай… — она задумалась: они уже как только не прыгали, придумывая всё новые и новые способы, но, кажется, разнообразие давно закончилось. — А давай за руки держась прыгнем, а? — предложила новую идею, и Грач вздохнул:
— Давай, но потом — на берег!
Они подошли к краю пирса и Рыбка вложила свою ладонь в его. Ребята переглянулись и, не сговариваясь, прыгнули. Они вообще многое делали, не сговариваясь — за это лето они отлично научились понимать друг друга без слов, тем более, что их мысли зачастую совпадали.
Нелли часто потом вспоминала эти летние дни с Грачём и с тоской думала о том, что так, как он, её не понимал больше никто.
* * *
Я шла по просёлочной дорожке в сторону дачи, весело припрыгивая. Так бывает, когда хорошее настроение: мне всё равно, что я уже студентка и даже уже не первокурсница — буду весело припрыгивать в любом возрасте, пока здоровье позволит!
Вообще, следовало волноваться — сегодня ко мне приедет человек, желающий снять избушку. Человек оказался шустрым — написал в первые же часы после выкладки объявления, потом позвонил и настоятельно попросил удалить, ссылаясь на то, что он снимет по-любому. Мол, ему прям очень надо и условия проживания не так и важны.
Наверно, от этого волнительно и не было: молодой человек говорил со мной вежливо и сумел убедить, что точно снимет избушку. Так что следовало лишь позаботиться о своей безопасности — приучить себя запирать двери на ночь и первые дни присматриваться к жильцу, чтоб понять, нормальный он человек или нет.
Мой позитивный настрой был сбит звонком от соседа — деда Василия.
— Слышь, дочь, — сказал он мне взволнованно вместо приветствия. — Тут к тебе какой-то охальник пробрался! Я его доской оглушил, но это оно ненадолго — ты приходи. Ментов звать или так погоним?
— Ох! — только и смогла вымолвить я, бросаясь в сторону своего дома. — Это ж мой… жилец…
— Жилец- не жилец… — пробормотал в ответ сосед. — Вроде жилец, жить будет.
— Я ему избушку сдавать хотела! Дед Василий, простите, что не предупредила! Он к вечеру приехать должен был, не знаю, чего так рано… — лепетала я, несясь по дороге.
Как же неудобно! Причём и перед парнем, и перед дедом! Надо было соседу сразу рассказать о том, что сегодня ко мне приедет человек! Вот ведь я растяпа!
Калитка оказалась не заперта, и я влетела в неё. Увидела Василия и метнулась к нему.
Прислонившись спиной к стене избушки, сидел парень, а вокруг него валялись две спортивные сумки с вещами. Он держался за голову, которую наклонил так, что я могла видеть лишь запущенные в густые русые волосы пальцы.
На первый взгляд крови в волосах не было — и то хорошо!
Я приготовилась к долгим извинениям и открыла было рот, но тут парень поднял голову и посмотрел на меня.
Слова остались невысказанными, у меня перехватило дыхание и я просто часто моргала, словно надеясь прогнать это видение.
Как так может быть?
— Ты? — почти хором переспросили мы друг у друга.
Первые минуты я не верила своим глазам и таращилась на парня, не зная, что сказать. Мой сказочно прекрасный избушкосъёмщик оказался моим знакомым, да ещё тем единственным, кого я ненавидела сильней Ангела.
В следующие минуты я перевела взгляд с серо-зелёных глаз парня на его голову — взлохмаченные волосы придавали образу Ивлева какой-то особый шарм, словно я видела его в непривычной, домашней обстановке, только что проснувшимся и не успевшим причесаться.
— Вот, холодное принёс! — послышался голос Василия Петровича, который незамедлительно протянул Глебу пакет пельменей, покрытый тонким слоем заледеневшего снега. — Ты, парень, извини, что так… И ты, Нель…
— Да ничего, Василий Петрович! — развеселилась я. — Этому полезно!
Сосед оглядел нас, неуверенно кивнул, а потом ретировался, оставив нас наедине.
Глеб приложил к голове упаковку пельменей и поморщился не то от боли, не то от холода, не то от чего-то другого.
— И почему же мне полезно, Сомова? — поднимаясь на ноги, спросил он и бросил пакет пельменей на траву.
Так, на ногах держится отлично — значит, не так и сильно его приложил дед Василий.
— Ну… — я даже растерялась: вроде же очевиден ответ, зачем спрашивать и заставлять меня его формулировать? — Во-первых, потому что в последнее время ты приносишь мне неудачи, а во-вторых, может, хоть пару дней отдохнёшь, а то ведь каждую ночь тебе не до сна…
Глеб шагнул ко мне, наклонился и посмотрел прямо в глаза, нагло усмехнувшись:
— Ревнуешь, что ли?
Я хмыкнула. Нашёл дуру! Мне он не нужен! Даже если и признать его красоту, то всё равно мне важнее, какой у человека характер и внутренние характеристики. Человек — как машина, тут начинка важна, а не внешний лоск.
А тут прям в пору оскорбиться: как можно считать, что мне может понравиться он?
