Все. Глаза уже закрывались сами собой. Поставив в мойку чашку из-под чая, Кэти сунула ноут под мышку и направилась в спальню. Может быть, завтра с утра она почитает еще.
* * *
Засунув руки в карманы и привычно покачиваясь с пятки на носок, Александр Гловер некоторое время стоял перед зданием «Индепендент медиа». Горел яркий свет в окнах нижних этажей, где сутки напролет монтировалось оборудование для «Скай Ньюс»; наверное, Равик тоже сидел у себя на пятнадцатом; стекла пентхауса казались матовыми от царившей за ними непроницаемой тьмы.
Поднявшись в лифте на двадцатый, Гловер снова помедлил, а затем направился к своему кабинету. Идти домой не хотелось. Не напрасно тетка называла его квартиру стеклянным зверинцем: в пасмурные дни ему самому бывало неуютно в огромной коробке, насквозь пронизанной жидким светом мутного солнца. Обилие абстрактной живописи на стенах уюта не добавляло.
Заняв место отца, Александр собирался перестроить его кабинет, но обнаружил, что на удивление комфортно чувствует себя за древним столом, обтянутым синим сукном, и в не менее древнем продавленном кресле. Хелен бдительно следила, чтобы запас виски в шкафчике, замаскированном под корешки книг, не иссякал.
Плеснув себе на палец (только чтобы смочить губы), Гловер уселся в кресло и принялся задумчиво барабанить по краю дубовой столешницы. Итак, мисс Эванс сочла его слишком старым для себя. Нельзя было не признать отчасти ее правоту, особенно глядя в ее такое свежее и юное лицо. Сегодняшний макияж прибавил ей от силы год возраста, на видео же она вообще казалась восемнадцатилетней. Трудно сказать, что именно способствовало этому впечатлению — чистая гладкая чуть позолоченная загаром кожа, невинный нежный рот или доверчивое выражение глаз.
Впрочем, сегодня вечером ее взгляд не выражал доверия; Кэти гневно сверлила его расширенными зрачками и глухо рычала, как разъяренная кошка. «Неистовый позор», так она сказала? Что за странное выражение? Какой-то неуместный шекспировский пафос. А если…?
Александр включил рабочий компьютер и вошел в поисковую систему. Множество ссылок адресовало его к трем статьям Люка Харди, известного журналиста, погибшего пять лет назад, активного участника «Сети Вольтера» (13) и одного из организаторов конференции независимых журналистов «Ось мира».
На второй странице обнаружилась еще одна ссылка на анонимную статью, опубликованную на сайте Хью Макдермида. Ожидая, пока информация загрузится на экран, Александр откинулся на спинку кресла и сделал медленный глоток из своего стакана. Он никогда не верил в случайные совпадения. Итак…
«Мы наблюдаем массовое снижение продаж через киоски…»
Правильно, он сам об этом говорил в недавнем интервью.
«Можно было бы списать этот невероятный факт на Интернет, но увеличения подписки на электронные версии газет не наблюдается…»
Тоже верно, хотя об этом он предпочел умолчать.
«По странной иронии судьбы большинство всегда молчаливо. И все же они недвусмысленно выражают свое мнение, когда голосуют кошельками…»
Перед глазами снова всплыла невинная мордашка Кэти Эванс. Вот, значит, ты какая, девочка моя?
«Кто занимает последние места в рейтингах? Банкиры и телеведущие. Каково в наше время место телеведущего? Где-то между политиком и проституткой…»
Честно, прямо и очень, очень неприятно. А самое неприятное, что это мнение полностью совпадает с его собственным. Гловер вернулся к Люку Харди.
На фотографиях разных лет старый бунтарь почти не менялся: поджарая, чуть сутулая фигура, пронзительный взгляд, узкая щель рта, неизменный твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях. Из личных снимков только один — смеющийся мужчина, обнимающий невысокую женщину и девочку-подростка с тонкими ногами и пушистой, как рыжий одуванчик головой.
Александр поднял трубку телефона:
— Густав, ты на месте?
— А где мне еще быть.
И то правда. После смерти жены полтора года назад Густав Равик все свое свободное время проводил в редакции.
— Поднимешься ко мне? — Старый друг был одним из немногих, допускавшихся в «логово» Гловера.
— Лучше ты спускайся. Виски у меня есть.
Густав молча предъявил Александру бутылку с черной этикеткой, получил одобрительный кивок и разлил напиток по стаканам. Вопросов не задавал, ждал, когда Гловер заговорит первым.
— Ты помнишь Люка Харди?
— Ну да, приходилось общаться. Хороший был журналист. Разве ты его не помнишь?
— Я с ним не работал и не пил, — пояснил Александр. — Помню, что он был вечным борцом, и что плохо кончил. Так и не выяснили, кто его подставил?
— До сих пор ничего не известно. Перед смертью он активно сотрудничал с «Обществом по защите прав потребителей» и часто критиковал «Британское сельскохозяйственное общество». Та история о йогуртах, которым присвоили Золотой Знак качества, наделала много шума, когда Люк доказал, что вместо фруктов в них добавляют свеклу и искусственные усилители вкуса.
— Но доказать ничего не смогли.
— Доказали только то, что обвинение в изнасиловании горничной в отеле было фальшивым от начала и до конца.
Правда, газеты не стали дожидаться ни доказательств вины Люка ни даже начала судебного разбирательства, заранее обвинив Харди во всех грехах. Гловер впервые задумался, а что же пережили его жена и дочь, которых не могло не захлестнуть тем потоком грязи, что хлынут тогда со страниц таблоидов.
Странным в той истории казалась и явная беспомощность полиции.
— Ты же знаешь, что доказательства вины основывались только на словах горничной и видеозаписи, зафиксировавшей, как она входит в номер, а затем выскакивает обратно в коридор в рваной форме и с выпученными глазами.
Нет, этого Александр не знал. Он тогда мало интересовался подробностями дела, поручив расследование Густаву.
— Опять же непонятно, почему полиция скрыла тот факт, что на горничной не было обнаружено ДНК Харди. Так что журналистам дали волю сочинять, что угодно. По всем каналам крутили интервью этой бабищи. Господи, да она же была страшная, как моя жизнь.
— Считаешь, он не польстился бы?
— Ты просто не видел Люка. Он умел снимать с женщин трусики одним усилием мысли.
До суда дело так и не дошло. Обнаружились видеозаписи из гостиничного бара, где во время гнусного надругательства над горничной Люк Харди безмятежно пил пиво. Почему они не были найдены в начале расследования и откуда всплыли потом, так и осталось загадкой для читателей.
— Да какая там загадка, — махнул рукой Густав. — Записи нашел Хью Макдермит, старый приятель Люка. Вот только как ему это удалось, действительно никто не знает.
К сожалению, правда открылась слишком поздно. Люк Харди к тому моменту уже был мертв, горничная исчезла, и волны на поверхности журналистского болотца быстро успокоились.
— А опровержение, как обычно, печатали на последней странице? Заметкой в один абзац.
Равик пожал плечами.
— Ну, лично мы расщедрились на целых три, причем на второй странице. Что это меняет?
— Ты знал его семью?
— Нет. Жена с ним развелась еще до скандала, но они, кажется поддерживали дружеские отношения. О дочери он пару раз упоминал. Кажется, Люк очень ее любил.
Гловер побарабанил пальцами по столу, принимая решение:
— Я отправлю тебе одну статью. Подозреваю, что ее написала дочь Харди.
— И?
— С понедельника она выходит работать в твою редакцию. В отдел культуры.
— В «Просперо»?
— Да. Понаблюдай за ней.
— И ее зовут…?
— Кэти Эванс.
— Эванс? — Пожевал губами Равик. — Значит, она взяла фамилию матери?
Уже на пути к лифту в пентхаус в кармане раздался сигнал телефона. Два коротких гудка, затем отключение сигнала. Потом новый звонок. Гловер посмотрел на экран — номер, обозначенный в его контактах как Вивьен Ли. Еще были Сара Бернар и Мэрилин Монро. Всеми тремя пользовалась одна и та же женщина.
Он коснулся значка «принять звонок» и поднес трубку к уху:
