– Привет, мальчики!
Они кивают и… пропускают!
– Пошли, пошли, – торопит меня сестра, – ты словно из дикого аула, ну честное слово!
– Я не думала, что у вас тут… так… – я не нахожу нужных слов, чтоб описать свое состояние и все впечатления от новых открытий этого вечера, и Алия смеется:
– Как? Нормально? По-европейски? А ты думала, мы тут в парандже ходим? Нет, сестра, мы тоже умеем веселиться! Сейчас я тебе покажу!
В ее тоне сквозит неожиданное отчаяние, и я хочу спросить ее о причинах этого, но не успеваю.
Алия вталкивает меня в просторное, заполненное танцующими людьми помещение, и я замираю в удивлении и страхе.
Мне никогда не приходилось бывать в ночных клубах, даже в голову не залетала подобная блажь. Лаура, конечно, тусовалась вовсю и меня сманивала, но у меня всегда хватало мозгов не совершать глупостей.
И поэтому теперь я совершенно ошарашена.
Громкая музыка, теснота, постоянно передвигающиеся люди вгоняют меня в ступор, я теряюсь, не понимаю, в какую сторону идти?
Как вообще можно в этом ужасе ориентироваться?
Но Алия чувствует себя здесь, как рыба в воде, она уверенно тащит меня за собой сквозь танцующую толпу, и блики светомузыки ложатся разноцветными прядями на ее черные волнистые волосы.
Мне ничего не остается, как следовать за ней, моим единственным ориентиром в этом кошмаре, и проклинать свою доверчивость и свое любопытство.
Мы подходим к бару, Алия заказывает коктейли. Я вижу у нее в руках наличные, она расплачивается. Ловит мой взгляд, усмехается:
– На завтраках сэкономила.
Эта усмешка делает ее старше и как-то… Развязнее, что ли…
– Я не пью алкоголь, ты что? – я не беру со стойки ярко украшенный напиток, и Алия опять смеется:
– Там нет алкоголя. Только сок и тоник.
Я с сомнением пробую коктейль, и в самом деле не чувствую спиртного. Хотя, я его никогда не пила, могу и не распознать… Отец соблюдает все устои, и потому алкоголя у нас в доме не водится.
– Пойдем танцевать! В последний раз повеселимся! – Алия ставит коктейль на стойку, трясет своей роскошной гривой и опять тащит меня сквозь толпу.
Я снова не успеваю спросить о ее настроении. И почему в последний раз? Почему?
Алия начинает двигаться под музыку, довольно развязно, но красиво. Покачивается, трогает свои волосы, встряхивает ими. Улыбается. Я не умею танцевать, но стоять столбом в толпе глупо, а возвращаться назад без сестры я не хочу, и потому начинаю подражать ей, двигаться, покачиваясь под музыку.
– А у тебя хорошо получается, – хвалит она, – ты – красивая, как русалка! Волосы неужели ни разу не стригла?
Я смущенно улыбаюсь, мотаю головой.
Какое стригла? Нельзя! Услышала бы мама… Хотя, это самое меньшее, за что мне было бы не по себе, окажись она здесь.
Разворачиваюсь в танце, тоже взмахиваю волосами, плавно ложащимися на спину, попу и спускающимися дикой непокорной гривой ниже ягодиц.
Пожалуй, есть что-то в этом. Начинаю ловить ритм, двигаться под него. Это так легко, так расслабляет… Закрываю глаза, подставляя лицо под разноцветные лучи стробоскопа.
Потом смотрю по сторонам и неожиданно натыкаюсь на внимательный взгляд мужчины, сидящего в глубине зала, в одной из мягких зон.
Я толком не вижу его, но понимаю, что он – огромен. Мощная фигура, вся к черном, ленивая поза победителя. Властителя мира.
Он не сводит с меня хищного взгляда, плавно, не торопясь, исследует всю мою фигуру – от туфель на высоких каблуках, выше – по узким джинсам, кофте с не очень скромным вырезом, лицу. Его взгляд тяжел, толкает в грудь, как кулак. Бьет, не давая дышать.
Я замираю, не в силах пошевелиться, словно лань, застигнутая на дороге ярким светом фар.
Музыка грохочет, люди танцуют, но все это отходит на второй план.
А на первом – он.
Хищник с темным яростным взглядом. Он, словно на крючок, подцепляет меня на него. Не дает освобождения.
Я нелепо провожу руками по волосам, пытаясь сбросить морок, а он, не убирая от меня взгляда, лениво подносит ко рту мундштук кальяна…
Это выглядит… Эротично?
Ох, Нэй, о чем ты сейчас думаешь? О чем?
– Сестра, ну что ты замерла? – Алия возникает как раз вовремя, и, весело болтая, тащит меня к бару.
Я иду за ней, постоянно оглядываясь на темную громаду мужчины, молча сидящего за своим столиком, и в сердце невероятный трепет.
Что это такое было сейчас?
Машинально пью коктейль, отмечая, что вкус какой-то не такой. Может, просто лед растаял?
Но я настолько ошарашена произошедшим, что не обращаю должного внимания на это.
Потом мы идем в туалет, и почему-то картинка начинает двоиться, троиться, плыть.
Алия рядом, и тоже выглядит не очень хорошо.
– Ох, Наира, мне что-то не по себе… – шепчет она, выходя из кабинки.
Я пытаюсь сфокусироваться, но никак не получается. Все плывет.
– Нам, наверно, подсыпали что-то, сестра… – Алия с трудом держится на ногах, – пошли скорее на улицу, машину вызовем…
Мы выходим с ней, держась друг за друга, но до выхода не доходим. На полпути нас останавливают какие-то парни, начинают что-то говорить, куда-то вести.
Мне все хуже и хуже, я с трудом переставляю ноги, но пытаюсь сопротивляться. Словно сквозь вату слышу, как что-то умоляюще говорит сестра, но нас никто не слышит!
Парни уже просто тащат нас с Алией куда-то в темноту, а я не могу, не могу сопротивляться!
Ужас пробивается даже сквозь вату, все плотней окутывающую сознание, и я отчаянно дёргаюсь в грубых руках, пытаясь позвать на помощь. Но голоса нет.
Парни смеются, говорят что-то грубое, грязное, и мой ужас выплескивается слабым криком… Но это бессмысленно! Никто нас не спасет, никто не поможет… О чем мы думали, идя сюда своем одни? Глупые… Наивные…
А затем что-то происходит, меня освобождают, я ощущаю спиной холод стены и оседаю по ней вниз. Слышу крики, вопли даже, и они страшные. Словно, кого-то убивают. И сквозь этот ужас – яростный звериный рев… Это все неправда. Это – сон. Воображение мое разыгралось…
Сон…
Последнее, что я помню, это тяжелые руки, бережно держащие меня, вкусный запах мужских духов, перемешанный с дымом кальяна. Мне спокойно и безопасно в этих руках.
Сильный мужчина несет меня, легко и быстро.
Я отключаюсь.
Последствия загула
Открываю глаза и тут же со стоном закрываю. Голова болит ужасно, виски пульсируют, и ощущение, будто под веки насыпан песок.
Невозможно даже повернуться, сразу боль усиливается. Кроме боли еще слышу какой-то ужасный монотонный вой, или ной, который забуривается в затылок и добавляет страданий.
Когда я начинаю стонать и хвататься за голову, вой прекращается, а мои губ касается край стакана:
– Вот, выпей, выпей, девочка моя, маленькая моя, как же так, как же так? А-а-а-а-а-а-а-а-а…
Так вот, что это на вой! Ох… Пожалуйста, не надо, прекратите…
Я глотаю прохладный напиток. На языке ощутимая кислинка, молочная такая… Что это?
– Это айран, моя хорошая, ты пей, поможет… Как же ты так? Ай-ай-ай-ай-ай…
Не на-а-а-а-адо-о-о-о-о…
Я еще пью, а потом пробую прекратить вой.
– Не-е-е… – ох, это мой голос? Кошмар какой!
– Что? Что, девочка? Еще пить? На, еще попей!
К губам опять подносят кружку. Я послушно пью.
И затем еще раз пробую голос:
– Не на-до… Пла-кать…
– Ой, ну как же не плакать, девочка моя, как не плакать? Ведь еле живая! Я перепугалась! Что скажу твоему отцу? А маме? Ах, какой несчастье! Ох…
– Не на-до… Го-во-рить…
Я не знаю, о чем она собралась рассказывать моим родным, но чувствую, что не надо! Нельзя!
Без сил откидываюсь на подушку, так и не сумев открыть глаза. Не знаю, кто рядом со мной, по голосу не могу опознать. Кто-то из тёток, похоже.
И это хорошо. Значит, я в доме бабушки.
Но что случилось? Что со мной?
Голова на попытки вспомнить отвечает болью, и я опять со стоном закрываю лицо руками.
