С берега.
Береговая линия, на самом деле, не очень далеко от места, где мы сейчас. С неба на побережье обрушивается плотная стена дождя. Если бы нас не потопила вода, с этим отлично справился бы дождь. Что, если нас снова утащило в озеро? Я потерял сознание сразу, как мы выбрались из воды.
Должен признаться, меня чертовски восхищает упорство этой девушки. Она, вероятно, насквозь промокла, но тащила меня и всё наше имущество в безопасное место.
Морщась, поворачиваюсь к ней:
— Ты в порядке? — спрашиваю, вглядываясь в её измученное лицо.
Она ничего не говорит, но её дыхание выравнивается, а выражение лица смягчается.
Она вымокла (как и я) с головы до ног. Её белая рубашка очень тонкая: прозрачная… и я действительно вижу всё.
Её груди вздымаются и опускаются: чёрное кружево с каждым вздохом растягивается до предела, едва удерживая их.
Мой взгляд скользит ниже по её животу, останавливаясь на украшении в пупке. У неё проколот пупок. Золотая штанга в углублении так и притягивает мое внимание.
Отрываю взгляд от её тела, чувствуя себя самым большим придурком. Вместо этого я сосредотачиваюсь на лице девушки как раз в тот момент, когда она отвечает мне.
— Пока не в порядке… — произносит она. — Но буду. — Это первые её слова именно мне… и я не разочарован. У неё мелодичный голос: мягкий и красивый.
Открываю рот, чтобы что-то сказать, когда меня прерывает раскат грома, и смотрю в небо.
Этот день и так был тёмным (во всех отношениях), но сейчас солнце садится, приближая сумерки. Нам нужно разбить лагерь. Делать что — то ещё почти невозможно.
…что напоминает мне…
— Ты не ранена? — спрашиваю девушку, осматривая её лицо. Над виском у неё небольшой порез, ещё один возле уха, а на руке начинает образовываться синяк.
Я бы хотел рассмотреть внимательнее, но знаю, что она не позволит. Она уже продемонстрировала мне одно из самых язвительных отношений, которые у меня когда — либо были с женщинами… и это до того, как мы перекинулись хоть словом.
Она открывает глаза и встряхивает головой, принимая сидячее положение.
— Не беспокойся обо мне. Нам стоит переживать о нашем водителе. Нужно посмотреть, где он устроился.
Я быстро моргаю, сбитый с толку. Где он устроился?..
— Что… что ты имеешь в виду под «устроился»? — спрашиваю я.
Она разочарованно смотрит на меня.
— Я имею в виду, где он выбрался: где нашел убежище, какое-то безопасное место.
— Послушай… — я колеблюсь. Не знаю её имени. — Мне кажется, тут какое-то недоразумение.
Делаю глубокий вдох и говорю как можно спокойнее:
— Водитель утонул… — Делая акцент на последнем слове, выделяя его значимость.
Она смущённо смотрит на меня.
— Нет, он не утонул. Я видела, как он выбрался из автобуса.
Понимание заставляет меня сделать паузу. Она не просто считает, что он выбрался из автобуса. Она думает, что он…
Осторожно я продолжаю:
— Да, он выбрался из автобуса, но на этом всё и закончилось. Дальше он не продвинулся.
Девушка начинает вставать, но её колено подгибается. Она ранена — что-то с ногой. Не могу сказать, что именно…
— Но он должен был выбраться. Он просто… должен был. Я имею в виду, мы же справились.
— С божьей помощью… — перебиваю я.
Она кидает на меня бледно — голубой взгляд:
— Мы должны посмотреть.
— Здесь не на что смотреть. Его нет.
— Но его рюкзак…
— Я взял его. Я.
Она гневно смотрит на меня:
— Ты украл его?
— Не у кого было красть. Его там не было.
— Но мы ему не помогли! — кричит она, протестующе взмахивая руками. — Мы могли ему помочь!
— Мы не могли этого сделать. Было уже слишком поздно! — вскрикиваю я, поражённый ее настойчивостью. — Мы не смогли бы ему помочь, даже если бы попытались. Всё уже было кончено.
— Может, если бы мы вернулись, мы бы увидели…
Мой голос снова повышается:
— Там ни черта не видно, кроме смерти. Если мы поплывём туда, то уже не вернёмся, — мрачно добавляю я.
— Но если бы мы…
— Он УТОНУЛ! — нетерпеливо рявкаю я. — Умер. Он ушёл под воду и больше не выплыл… ясно? Осознай, что я говорю. И если ты так и будешь думать об этой бесполезной миссии, то можешь оказаться на его месте. Чем скорее ты поймёшь это, тем скорее мы сможем двигаться дальше, чтобы не стать следующими.
Я вижу, как в её глазах появляется испуг, а потом исчезает. И его место занимает маска ледяного бесстрастия. Делаю паузу, прежде чем сказать что-то ещё. Чувствительность никогда не была моей сильной стороной.
Пару мгновений девушка просто смотрит на меня, а потом резко разворачивается, хватает сумку и уходит прочь, прихрамывая. Я застигнут врасплох этой резкой переменой и смотрю, как она удаляется.
А потом… я иду следом.
КЭТ
Чёрт возьми! Именно поэтому я была такой чокнутой с тех пор, как покинула Фоксхол.
Хромаю прочь с места происшествия со всем достоинством, на которое способна.
Спор с Зевсом подтверждает то, что я в последнее время думаю о людях.
Им нельзя доверять.
Мистер Блонди был таким потрясающим в воде. Он буквально тащил меня после того, как я остановилась, когда я уже хотела поддаться чистому, необременяющему изнеможению.
Он был прав: то, что он сделал, было ни чем иным, как чудом. Наше выживание было чудом.
В тот момент он был Зевсом.
Или, может быть, Посейдоном. Разве не так зовут греческого бога морей? Это вообще реальное имя мифологического бога… или я просто выхватила термин из слишком большого количества просмотренных эпизодов «Зены: Королевы Воинов»? Чёрт его знает. Как угодно.
Но всего через час мой светловолосый герой обращается ко мне самым холодным, самым жестоким тоном, который я когда-либо слышала. Он отвергал саму идею поиска водителя автобуса. Он ясно высказал свои намерения: в них нет никаких планов по спасению этого человека.
Не могу поверить, что мы собираемся бросить его. Сама я не смогла бы ему помочь, я бы утонула. У меня ужасно болит лодыжка, болит большая часть тела. Если у нашего водителя есть хоть шанс на выживание, ему понадобится помощь нас обоих.
Но Зевс уже списал его со счетов, «бросил на съедение волкам». Ради всего святого, он украл его сумку!
Неужели в наши дни имущество важнее человеческой жизни? А если так, то зачем он вообще спас меня?
Все это лишь кажется оправданием моего недавнего поведения. Может, я и превращаюсь в стерву, но это на сто процентов оправданно.
Впускать людей — это ошибка. Меня обжигали почти
