— Хочу… — подалась я вверх по твоему телу, требуя продолжить поцелуй, но ты пошел на хитрость и расценил мою просьбу как запоздалый ответ на свой вопрос.
— Тогда помогай, — и улыбнулся такой дразнящей улыбкой.
Ты продолжал спокойно стоять возле стола и раскатывать тесто. Я устроилась так, чтобы не мешать и в то же время иметь возможность лицезреть тебя всего — нельзя быть таким красивым, Паша!
Я всегда любила смотреть, как ты готовишь. Раздетый по пояс, в одних шортах или трусах — очень сексуальное зрелище, заводит покруче любого порнофильма. Возьмешь нож, и за пару секунд целый помидор становится мелкой нарезкой.
— Малыш, помешай картошку, — и я с удовольствием выполняю твое указание. Сама готовлю из рук вон плохо, но под твоим руководством чувствую себя Сеней из сериала «Кухня». А ты кто? Шеф-повар — злой и усатый? Хотя нет, тебе больше подходит роль Макса, такой же непостоянный и центр внимания практически всех девушек. Ты — центр моего внимания. Точнее, твои глаза. Они у тебя потрясающие. Беззащитные. Циничные. Отсутствующие. Я полжизни готова отдать за один твой взгляд…
Закрывая сковородку крышкой, я осталась верной себе и случайно обожгла палец. Вскрикнула от боли.
— Вот эта Катя… — ты смотришь на меня как на неразумного ребенка и, видимо, хочешь еще что-то добавить по поводу моего катастрофического невезения. Я снова прячусь за твою спину, обнимаю сзади и целую между лопаток. Хочу в плечо, но даже на носочках не достаю — уж больно ты высокий.
В такие минуты меня просто переполняет нежность. И даже про обожженный палец забываю — улыбаюсь от уха до уха и сильнее прижимаюсь к тебе. Вот оно, мое счастье. Когда все спокойно и больше ничего не хочется. Да, мне больше ничего не нужно, кроме этого момента.
Стремясь быть хоть немного полезной, раскрываю лаваш и смазываю его готовым соусом. Ты в то же время перемешиваешь мясо, капусту, помидоры, огурцы и жареную картошку. Набираешь полную ложку и предлагаешь попробовать мне. Ханжой я никогда не была, да и стесняться мне некого — открываю рот, и через мгновение на ложке ничего не осталось.
— Мм, фкуфно, — прошамкала я.
— Я ведь готовил, — был твой не в меру скромный ответ.
Ты начал выкладывать основную часть на лаваш, используя одно из своих любимых правил «на своих не экономить». И через несколько минут я уже ловила чистый кайф… действительно, получилось очень вкусно.
Мы сидели на диване перед экраном ноутбука, смотря комедию про ожившего медведя, и с видимым удовольствием поедали шаверму и запивали колой. Съев половину, я честно призналась, что больше не осилю ни единого кусочка, и отдаю тебе свою тарелку. Ты не споришь, но, откусывая мою часть, тут же едва ли не силой запихиваешь мне в рот «еще кусочек», «еще один», «последний», «самый последний», «наипоследнейший» — и так до тех пор, пока тарелка не опустеет. Кажется, я тебе не говорила об этом, но я очень ценю подобные проявления заботы с твоей стороны. Они красноречиво заменяют признания в любви, которые ты не любишь делать. Но привкус наивкуснейшей шавермы со сладким соусом был почему-то горьким — как и моя любовь к тебе. Должна быть приятной, но иногда она вызывает дикий страх перед потерей.
Поцеловала тебя в лоснящиеся губы, и в который раз посетила мысль, что если я когда-нибудь тебя потеряю, то умру. На экране говорящий мишка курит кальян, а мы обнимаемся. Честно говоря, за сюжетом фильма я почти не слежу, полностью погрузившись в нирвану. Моей нирваной по праву считаешься ты — мой единственно любимый человек с бесконечно родной улыбкой и самыми красивыми в мире глазами. Я люблю твои волосы, люблю твои перепачканные в муке шорты и яркие футболки, и то, как порой цинично ты реагируешь на жизнь. Как ругаешь меня, отчитывая, словно нашкодившего ребенка. Люблю спорить с тобой, понимая, что ты прав.
Я немного повернула голову и дотянулась губами до твоей шеи, вдыхая родной запах. Как кошка потерлась щекой о твое плечо.
— Ты еще не уснула? — спросил ты, повернувшись ко мне. Есть у меня нехорошая привычка — засыпать в самом начале фильма. Я отрицательно покачала головой и еще сильнее прижалась к тебе, хотя куда сильнее? Еще немного — и я прирасту к тебе кожей, и что немаловажно — мне этого хотелось.
Никакой романтики — шаверма, кола, диван, кино. Но это один из лучших вечеров в моей жизни. «А какие другие?» — спросишь ты. Все они проведены рядом с тобой, когда у меня есть возможность уткнуться в твою теплую шею и ощущать непередаваемое счастье.
И в это мгновение я чувствую себя самой счастливой. Зачем мне остальной мир, если у меня есть вот этот маленький мирок, умещающийся на небольшом пласте теста?
А ведь еще утром я проснулась в съемной квартире в обнимку с плюшевым медведем, которого ты подарил, и приготовила себе нехитрый завтрак из остатков вчерашнего ужина. В переполненной с утра маршрутке по пути на работу до ломоты в костях захотелось тебя услышать, увидеть, обнять и сказать, как сильно я тебя люблю. На работе удалось переключиться, но все равно нет-нет — да и проскользнет мысль о том, что было бы здорово тебя увидеть. Не сдержалась — позвонила. И вот мы рядом.
Ты улыбнулся. Я все, что угодно готова отдать за твою улыбку — столько в ней моего личного, того самого персонального счастья, с которым забываю обо всех проблемах.
Я положила голову тебе на грудь и слушаю, как размеренно стучит твое сердце: «тук-тук, тук-тук», а когда пошевелюсь, ритм убыстряется: «тук-тук, тук-тук-тук…»
— Родной… — завожу я старую как мир песню.
— У? — ты уже знаешь, что я хочу сказать.
— Я люблю тебя.
— Угу.
Родной мой, милый, любимый, ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю. И с каждым днем все сильнее. Внутри меня столько нежности, любви, заботы, что мне иногда кажется, что мое сердце скоро взорвется от этой наполненности.
Фильм закончился, и ты сел ближе к компьютеру, открыв «контру». Я мысленно застонала, но решила последовать твоему совету и здравому смыслу — лечь спать. Спустя пять минут безуспешных попыток уснуть я кладу подушку тебе на колени. Ты тяжко вздыхаешь, возмущаешься, а потом наклоняешься и целуешь. Я довольно улыбаюсь и засыпаю под звуки выстрелов в твоей игрушке, напоследок чмокнув тебя в пупок.
Из сна меня выдергивает твой хриплый полусонный голос:
— Малыш…
— У? — не могу проснуться.
— Ложись удобнее на подушки, спать будем.
— Угу.
Соглашаюсь, но сил, чтобы хотя бы пошевелиться, нет. Сладко зевнула и почувствовала, как твои сильные руки поднимают меня и укладывают на подушку. Я что-то недовольно пробормотала, а ты уже лежишь рядом и обнимаешь мое тело обеими руками. Крепко. Сильно. Нежно. Кайф…
— Спокойной ночи, родной, — целую тебя в грудь и тоже обнимаю. Нельзя так часто целовать, нежничать, ведь жизнь совсем не такая, но этот вечер я хочу провести именно так.
— Спокойной ночи, малыш, — целуешь меня в висок.
И я знаю, что наутро проснусь рядом с тобой, и это тоже будет счастье. И пусть ты боишься таких сильных чувств с моей стороны, для меня они — лучшее, что есть в жизни. Я люблю тебя, но как…?
Любовь.
Люблю.
Прости… прости, родной, что я так сильно тебя люблю.
7
Это признание посвящено именно таким моментам, и теперь любая домашняя вкуснятина ассоциируется у меня с теми блюдами, которые готовил мой любимый человек. Спустя время у меня никак не получается приготовить блюдо именно с тем самым Пашиным вкусом.
Как и любой нормальный человек, Паша всегда тянулся к самому лучшему. А если не тянулся, то волею случая все равно получал. Только вот со мной ему не повезло — в моем лице ему достался самый неразумный вариант маленькой женщины. Я до сих пор искренне удивляюсь, как парень с зашкаливающим природным обаянием — таким, когда любая девчонка за одну его улыбку была готова лечь в кровать — выбрал меня. Среди всех знакомых мне девушек я была самой невзрачной. Как тот утенок из сказки Ганса Христиана Андерсена. Я была невидимкой: если бы Паша встретил меня где-нибудь на улице, то прошел бы мимо, не заметив. Толчком стало совершеннолетие Тани, после которого у меня в телефоне появился новый абонент со смайликом-улыбкой рядом с именем и рингтон — песня Даши Суворовой. Едва я слышала в трубке заветные позывные «И до утра опять не будет спать…» — понимала: звонит мое счастье.
