Боль предательства самых дорогих сердцу людей. Об этом мама ничего не знает. Не думаю, что Арина рассказала ей все. А если и так, то даже лучше. Самой мне будет очень тяжело раскрыть весь ужас ситуации.
Здесь я уже привыкла к тому, что меня по моей же просьбе никто не посещает. Кроме мамы. Сестра даже не пыталась. Оно и понятно…
Звук открываемой двери прерывает мои грустные мысли. Но я не поворачиваюсь. Наверняка, это Валерий Афанасьевич. Он обещал зайти с выпиской и дать напутственные рекомендации.
Тихо. Обычно свой приход врач сопровождает шутками. Так он старается пробудить во мне стремление выздоравливать и… просто жить. Но в палате не раздается его намеренно бодрый голос.
Странно. Поворачиваюсь и вздрагиваю от неожиданности.
Матвей. Стоит молча. И только смотрит грустными, печальными и до боли знакомыми серыми глазами.
Какой же он красивый. Сильный. Добрый… Любимый. И чужой. Теперь чужой.
— Ксюша, родная моя, — он делает шаг ко мне. Но предупреждающий жест моей руки и суровый взгляд, останавливают его.
Внутри творится ужасная неразбериха. Хочу, чтобы он ушел. Но больше этого хочу, чтоб нарушил мой молчаливый запрет. Мне так не хватает его ласковых рук, нежных объятий и страстных поцелуев. Только они могли бы пробудить во мне жажду жизни.
Но сейчас нельзя. Это неправильно. Он уже не мой.
Ослушавшись, Матвей все-таки подходит ко мне.
Я чувствую тепло его рук, обнимающих меня. Губ, робко, но требовательно ищущих мои губы. Тело мое, лишь секунду назад бывшее словно натянутая струна, вдруг обмякло. Обжигающая волна прокатилась по каждой клеточке, остановившись и затрепетав внизу живота. От ожога прикосновений покалывает и ноет тело. Я уже растворяюсь в его объятиях. Губы мои отвечают на поцелуй.
Но мозг, вдруг очнувшись, протестует. Импульсы, посылаемые им мгновениями раньше, резко констатируют правду, леденящую душу и отрезвляющую тело.
ЧУЖОЙ!
— Нет. — тихо, но твердо шепчу я непослушными губами, все еще хранящими сладость его поцелуя. — Мы не смеем. Это неправильно.
Я на грани очередного обморока. Усилием воли заставляю себя отстраниться от Матвея. Как же это больно и несправедливо. Сердце, словно сговорившись с моим все еще трепетным телом, требует продолжения нежных и приятных прикосновений. Но разум, этот недремлющий страж порядочности, призывает прекратить вакханалию разбушевавшейся чувственности.
Матвей тяжело дышит. В глазах его разлито пламя. Любви?
Но нет. Вот в них просыпается чувство вины. Оно отрезвляет нас обоих.
— Матвей, — шепчу вмиг одеревеневшими губами, — мы не должны… Уходи.
— Но, Ксюша! — еще секунду, и его страстный шепот, расправится с проснувшимся разумом.
— Нет-нет, Матвей. Ты должен уйти… навсегда… из моей жизни.
— Но позволь мне все объяснить, Ксю! — он почти кричит. Дверь палаты приоткрывает медсестра.
— У вас все в порядке?
— Все, хорошо, Кира. Матвей уже уходит.
— Ну смотрите. Если что — я рядом.
Кивком подтверждаю, что ситуация под контролем. Мне ничего не угрожает. Кроме меня самой. Но я справлюсь.
— Ксения, — не унимается Матвей, ты обязана меня выслушать. Знаю, что не заслуживаю прощения. Но выслушай меня. Прошу.
В его голосе слышно не только раскаяние. В нем тоже боль. Такая же, как у меня. И отчаяние.
— Хорошо. Только присядь, пожалуйста, на стул.
Я уже владею своими чувствами и, что главное, слышу голос разума.
— Ксюша, говорить много не буду. Полагаю, что ты уже все знаешь. Жаль, что не от меня. Поверь, все произошло настолько невероятным образом. Я до сих пор не могу даже себе объяснить случившееся… Но вину свою признаю. Это было не по-мужски… Хотя не понимаю, каяться мне или доказывать…
— Ничего не надо доказывать. И каяться бесполезно. Я не смею отпускать грехи. Но отвечать за них тебе придется. Перед сестрой.
Слышу свой голос словно со стороны. Неужели это я говорю так холодно и бесстрастно? А внутри меня трясет от горя и безысходности. Упорная жестокая мысль вонзилась в сознание и не отступает: не твой он уже, чужой, чужой, чужой.
— Я люблю только тебя, Ксения! Слышишь, только тебя. И никого никогда больше не смогу полюбить. Ты меня слышишь?!
Матвей, не в силах справиться с волнением, бросается ко мне. Я вновь в его крепких, но сейчас уже жестких объятиях. Чувствую, что он на грани. И это удерживает меня, не дает окунуться в бушующую реку страсти.
— Слышу, — удается с трудом. — Но иначе нельзя.
— Веришь? Простишь?!
— Я тебе верю… и простила, — освобождаюсь от его объятий. — Но Арина… она еще так наивна. Не ведает, что творит. Может натворить глупостей. Поэтому… — больше не нахожу слов.
— Арина не столь наивна, как ты думаешь. Мы оба ошибались в ней. Поймешь ли ты, но я до конца не могу поверить ей. Я… сомневаюсь в том, что смог переступить черту.
— Прекрати! У меня нет оснований не верить сестре.
Повисло тягостное молчание. Подавив тяжелый вздох, продолжаю:
— Матвей, я тоже должна повиниться перед тобой, — Боже, как тяжело сдерживать слезы!
Минин смотрит на меня удивленно. Брови сомкнулись у переносицы. Как же хочется дотронуться до них, разгладить эту складку между бровями. Но…
— Прости… я не сумела сохранить нашего малыша…
— Нашего малыша? Я правильно понял, Ксюша?
— Да, Матвей, я не уберегла его… потеряла.
— Но, Ксения, почему ты мне ничего не сказала?
— Я ведь и сама не знала, что… — слезы, сдерживаемые так долго, наконец, обрушиваются бурным потоком. Они застилают глаза, пытаются затуманить разум.
Матвей пытается обнять меня, успокоить. Но если допустить новое прикосновение его рук, вновь ощутить биение его сердца… я уже вряд ли смогу владеть собой.
— Все, Матвей, все! Теперь уходи! Кира! — стремительно входит взволнованная медсестра.
— Проводите Матвея. Он уже уходит… Совсем уходит.
Ну вот и все. Сегодняшний день вместе с его событиями обмену и возврату не подлежит. Матвей ушел. А я осталась одна. Совсем одна.
Правильно ли я поступила? Ведь Минин искренне раскаивался. Почему-то вскользь высказал свое недоверие к Арине. Оправдывается? Нет, не в его характере.
Я была слишком резка с ним. Но иначе нельзя. Не ожидала от себя такой твердости. И о ребенке зря сказала. Матвей, кажется, остался безразличен к новости о ребенке и о том, что малыша не будет. Скорее, даже обрадовался. Зачем ему наш ребенок, если собрался создавать семью не со мной.
Неужели он так жесток? А я, влюбленная и доверчивая, не замечала в нем ничего плохого. Как же сложно объяснять себе необъяснимое. Матвей — предатель? Арина — воровка моего счастья?
Как постичь все это? Как не ошибиться?
