— Боже, — она прикрыла рот рукой. — Ты решил, что я помогаю им? Поэтому так вел себя…
Она замотала головой, не веря, что он мог допустить такую правду.
— Прости, — Бьерн потянулся к ней и чиркнул носом по длинным волосам, вдыхая ее ромашковый аромат. — Прости за всё. Мы нормально поговорим об этом потом, но сейчас нельзя терять время.
Он беспокоился за свой бизнес, но ее состояние трогало его еще больше. Она едва могла говорить о прошлом, она прятала его и только шок развязал ей язык. Что с ней будет, если эту грязную запись растиражируют по тысяче экранов? Если она попадет в новости как девушка с платными услугами?
Валентина не справится.
Он ясно видел это в ее больших чистых глазах.
— Как ты нашла работу? Кто был на собеседовании? Расскажи всё, что вспомнишь.
Глава 11
Валентина
Куртка Хансена пропахла морской солью и табаком. Он закутал меня в нее, спрятав лицо, и посадил на вертолет. Я заснула от монотонного шума и теперь с удивлением смотрю на незнакомого высокого мужчину. Он встречает меня на вертолетной площадке, придерживая бейсболку ладонью.
— Я Айдж, — представляется он, беря меня под руку. — Друг Хансена…
— А где мы? Это точно не Вена.
— Осло. Мы в пригороде, я отвезу вас к дом Хансена, он просил приглядеть за вами, пока он сам не вернется.
Хансен живет в бревенчатом доме с большим камином. Я захожу внутрь и чувствую себя как дома, здесь уютно и как-то радостно что ли… светлые тона и натуральные материалы — дерево, камень, ткань. Я уже немного знаю Хансена и понимаю, что его дом должен выглядеть именно так. Никаких излишеств, пафоса и красовства.
В доме моей мамы было совсем по-другому. Она часто устраивала званые вечера, к нам привозили подарки от мебельных бутиков класса люкс, а в доме постоянно были чужие. То курьеры, то помощники, то ее стажеры.
Но я все равно скучаю по ней. Она же все-таки моя мать… и она может помочь Бьерну. Эта мысль вспыхивает во мне внезапным решением. Я не могу понять, как не догадалась раньше, остается только проклинать свой интеллект.
Я делаю несколько кругов вокруг сотового, который положила на стеклянный столик. Я достаю из кармана банковскую платиновую карту, которую разрезала пополам, когда сбежала из дома, и все же нажимаю зеленую кнопку.
— Доча? — она всхлипывает от нахлынувших эмоций. — Валенька?
Я никогда не слышала ее голос таким ласковым.
— Мама, — я выдыхаю и опускаюсь на колени рядом с телефоном. — Да, это я. Я решила позвонить.
— Как славно! Господи, слава богу, ты позвонила! Я так беспокоилась за тебя, до меня дошли слухи…
— Не надо, — я прерываю ее, и она замолкает, хотя это не похоже на нее. — Я не хочу о грустном.
— Не будем, ты права. Я только хочу сперва сказать, что многое обдумала… Я упустила момент, что ты стала взрослой. Мы не можем жить, как прежде, ты уже не ребенок.
— Да, мам, — я тоже всхлипываю. — Я не хотела проучить тебя, я просто не знала, что делать.
— Я понимаю.
— Но мне очень нужна твоя помощь. У одного человека, который мне дорог, большие неприятности.
Я рассказываю ей детали, а потом отсылаю все документы, которые у меня есть. Мама, конечно, мучает меня вопросами, откуда в моей жизни взялся сорокалетний норвежец, но не отказывает в помощи. Я обещаю ей приехать и рассказать каждую деталь в глаза. Хотя мама переключается в режим профессионала, когда понимает, что беда Хансена может задеть и меня.
Она отключается, попутно прикрикивая на нерасторопного помощника. А уже через час она просит у меня все контакты Хансена, которые есть.
Колесо завертелось.
И оно крутится как безумное еще неделю. Именно через этот срок я слышу звонок во входную дверь. Я недоверчиво кошусь на нее, ведь все дни была тишина и я тут гостья, а не хозяйка. Да, я незаметно обжилась в доме Бьерна, мне не хочется даже думать о том, что мне придется покидать его дом. Я влюбилась в просторную гостиную с прямоугольным серым диваном, в веранду на заднем дворе, где можно устраивать барбекю-вечера, в близость дикой природы, которая нависает с правой стороны участка горными массивами и переливается бурными ручьями.
Как отсюда уезжать?
Это все равно, что отрывать кусок сердца.
Я иду к двери и примерно спрашиваю «кто там?» Через секунду понимаю свою оплошность и повторяю вопрос на английском.
— Надо будет еще выучить на норвежском, — знакомый голос раздается с той стороны.
Бьерн!
Божечки!
Я почти что ломаю замок, отщелкивая его то в правильную, то в противоположную сторону. А когда дверь, наконец, распахивается, бросаюсь ему на шею. Бьерн подхватывает меня, подсаживая, и вносит в дом, захлопывая дверь ногой.
Разлука расставила все точки над i. Я скучала по нему всем сердцем и чувствую каждой клеточкой, что он тоже истосковался. Нам даже не нужно что-то говорить и пытаться перемахнуть несколько остановок знакомства, все эти первые букеты, первые признания, первые ночевки, мы просто есть друг у друга и это главное. Это суть.
— От тебя отстали? — я задаю главный вопрос, проводя пальцами по его жесткой отросшей щетине. — Не будет обвинений?
— Не будет, — он качает головой с облегченным выдохом. — Твоя мама волшебница.
— Именно поэтому она богата.
— Она вычислила, что войну начала конкурентная фирма из Австрии. Им не понравилось, что я зашел на их рынок.
Я накрываю его рельефные губы пальцем. Не хочу больше говорить о делах, и Хансен понимает меня с одного касания. Он запускает ладони под мою домашнюю пижаму и поднимает выше, чтобы впиться в мои губы голодным поцелуем.
О, да, он истосковался!
И он точно много думал обо мне. Может, даже больше, чем я о нем.
— Нам нужно в душ, — произносит он, делая шаг к лестнице.
— Нам? Я там недавно была, а вот ты с дороги. Тут не поспоришь.
— Я совсем одичал и не помню, как пользоваться кранами.
— Там один кран.
— Вот видишь? Я ничего не помню.
Он вдруг тормозит. Ставит меня на пол и что-то ищет в кармане черных джинс.
— Что у тебя там? — я не выдерживаю паузы.
— Сейчас, — он чертыхается, но через секунду поиски заканчиваются успешно. — Она оборвалась, когда я дернул твою майку…
На его раскрытой ладони лежит декоративная пуговица. Я выбросила майку, в которой была, когда Бьерн силой потащил меня в кровать, так что не заметила пропажу.
— Ох, — я теряюсь. — Что я должна сказать?
— Я должен сказать. Это не повторится, я был груб и этого больше не будет.
— Я верю, — я улыбаюсь ему совершенно искренней незамутненной улыбкой.
— Ты останешься со мной? Мы же попробуем что-то построить?
— Мы определенно попробуем.
Хансен вновь притягивает меня к себе, а ко мне приходит мысль, что я не ошиблась. Судьба действительно выплатила мне щедрую компенсацию. Подарила подлинное чувство.
