— Голубева, куда спешите-то? — поинтересовался врач.
— Мне уже гораздо лучше, поверьте. Плюс я не могу просто так прохлаждаться без дела, когда дочка лежит в больнице.
— А с ней что?
— В аварии пострадала. Урод какой-то сбил на пешеходном переходе, недалеко от сада.
— Ааа… Читала о происшествии. Так это твоя, что ли? Слышала, сочувствую, — сердобольно заохала тетка-врач. — В общем, как врач, я тебя предостерегаю о последствиях твоего решения выписаться раньше времени. Но как мать, понимаю, — кивнула. — Ты мне, главное, расписку напиши, согласие, постельное сдай и можешь быть свободна.
— Спасибо!
Кажется, без моего прямого вмешательства обошлось.
Я стоял и наблюдал, как Настя расписывалась, где надо. слушала рекомендации, кивала.
— Нагрузка минимальная, шов не мочи, пусть заживет хорошенько. Будет сильное недомогание или голова кружиться сильнее, не затягивай, вызывай скорую. Через неделю придешь снимать швы в хирургию…
— Да. Спасибо. Знаю. Вот, кажется, все подписала, проверьте.
Настя протянула бумаги врачу, она пролистала их, проверяя подписи.
— Так, что.. Этого нашли? — поинтересовалась она. — Того, кто дочку сбил?
— Если бы, — вздохнула я. — Менты, наверное, отметили дело, как очередной висяк и забыли. Не думаю, что удастся найти виновного. Мама говорит, машина была крутая, но для нее любая иномарка — уже крутая. Все быстро случилось, ничего толком не запомнила.
— Ясно, печально, конечно. Дай бой, этот нехристь будет наказан. Все, Голубева, можешь сдавать белье, и больше не попадай к нам!
Я невольно отметил дружелюбный, теплый тон их беседы и испытал небольшую завистливую тоску. Вспомнил, как сам грелся с Настей, в ней… Она обладала удивительным умением создавать вокруг себя приятную атмосферу, притягивать людей. Вот и меня как-то притянуло.
В прошлом.
Теперь у нее — моя дочь, о которой я узнал совсем недавно, но уже весь объят желанием, как пламенем, узнать, какая она, моя дочь?
Какая по характеру? А что любит? Как росла?
Я так-то сам бездетный, даже с племянниками не особо близок, но все эти разговоры от семейных и тех, что с детьми, припомнил, гадая, сколько из этого довелось пережить Насте.
— Всего хорошего.
При выходе Настя едва не столкнулась со мной, немного удивленно приподняла брови.
— Ты здесь сидел все время?
— Да.
Я вытащил пачку сигарет, покрутил ее между пальцами, курить хотелось с неимоверной силой. Но в больнице курить нельзя.
— И что там с виновником аварии? А ты? Тоже пострадала там же?
— Нет. Со мной другое, досадная случайность.
Мне показалось, что она не договаривала…
Но главное сейчас — это понять, что с дочерью и как ей помочь.
Глава 9
Она
— К дочери?
Дементьев буквально горел, из его нутра вырывалось желание увидеть дочку немедленно. Я и боялась, и где-то в глубине души хотела этого. Стоило признать, что я иногда мечтала… Да, мечтала, что у нас будет полная семья. Мои мечты не отменяли обиды и горечи, въевшейся мне в душу до черноты. Но все же иногда, на грани яви и сна я позволяла себе мечтать: вот он приедет, узнает о дочери, удивится, изумится, обрадуется…
Как глупо!
Сейчас Дементьев стоял прямо передо мной и горел желанием увидеть дочь, но я вдруг взбунтовалась. Мне хотелось прямо противоположного — спрятать ее так, чтобы он не нашел! Потому что не заслужил… Столько много всего пропустил, а сейчас подавай ему дочь.
В этом бунте было намешано всего-всего, и такой глупой, чисто бабской ревнивой обиды: что, если бы не…
Если бы кто-то не сообщил Дементьеву о дочери, то что?
Он бы так и не поинтересовался мной.
О боже, Настя, очнись… Он тобой и не интересовался.
Даже не спросил ничего о самочувствии.
Так неприятно, во рту разлился кислый вкус с горечью, словно я надкусила цедру лайма и усердно грызла ее вопреки.
Противно. Неприятно.
Надо запомнить этот вкус, чтобы больше не мечталось, даже нечаянно.
Поэтому я проигнорировала слезы, они внезапно подкатили к горлу и встали там комком. Благо, у меня была при себе спортивная бутылка с водой. Слезы — тоже вода, но сейчас я усердно проталкивала их внутрь вместе с крохотными глотками жидкости.
Как только обрела возможность говорить без першения в голосе, заявила.
— Для начала условия обсудим, Богдан. Потом к дочери.
Его темные брови вверх взлетели стремительно, взгляд, напротив, потемнел. Дементьев коснулся моего локтя, протискиваясь в коридоре, полном людей.
— Какие условия, Настя?! Я отец!
Он сказал это чуть громче, чем следовало, и в коридоре на него обернулась женщина лет тридцати пяти, скользнула заинтересованно, с какой-то завистью даже, и с удивлением на меня посмотрела, мол, что такая бледная замухрышка делает рядом с Ним.
Я с трудом подавила вздох раздаражения: одно и то же! Ну, правда… Столько лет ушло, но ничего не изменилось в этом плане — Дементьев, как был лакомым кусочком для девушек и женщин всех возрастов, так им и остался.
Только теперь диапазон поклонниц расширился.
Черт побери, а!
Ведь сорок с небольшим хвостиком — просто шикарный возраст для мужчины, на него может запасть и юная двадцатилетка, и девушка лет тридцати, и, тем более, женщины постарше!
И мне терпеть его присутствие рядом с собой?! Как долго!
— Не кричи, пожалуйста, — поморщилась я, дотронувшись до виска.
Мы покинули больницу, и я прислонилась бедром к высоким перилам, беря передышку. Забег со второго этажа, через несколько длинных коридоров и просторный холл буквально выпил мои силы.
Перед глазами начали сгущаться сумерки, пальцы ослабли, выпуская ручку сумки.
— Я всего лишь… — напористо начал говорить Богдан, шедший впереди.
Потом он обернулся и изменился в лице.
— ***! Настя…
Его руки подхватили меня, удерживая. Щека коснулась мягкой ткани его строгого костюма, надетого под пальто. Всего на миг в легкие проник аромат его горячего, сильного тепла. Уловила запах мужчины под слоем люксового парфюма и еще чего-то — запаха салона, отеля, ароматизатора для воздуха, дымный след сигарет…
Пряный, мускусный аромат, с солью пота — явно не успел переодеться, помчался в больницу сразу же, как приехал.
Иногда даже секунды в объятиях бывшего возлюбленного хватает, чтобы память вскрылась, как швы, которые разошлись, и оттуда хлынули картинки, тщательно укрываемые в прошлом.
Наша первая встреча. Его уверенный поцелуй.
Мое отрицание.
Его напор.
Притяжение, которому сложно противостоять.
Первая близость — такая сладкая, острая, щемящая…
Ослепительные надежды, яркие мечты. Проклятые, они мне все сердце изъели…
— Отпусти, — прошептала едва слышно, дыша через рот, чтобы больше не вдыхать дурман притяжения.
— Куда, бл… — снова ругнулся. — Упадешь, мать-героиня.
— Сам виноват! Тебе же не терпится с дочерью увидеться!
— А ты?! Я пришел, ты уже рассказывала всем, что из больницы выпишешься! — не менее напористо ответил он. — Скажешь, что я не прав? Насть…
В его голосе завибрировали сильные, глубокие интонации.
Богдан приподнял мое лицо, обхватив длинными, цепкими пальцами за подбородок.
Я осторожно, крадучись по его лицу взглядом, словно воришка, быстро посмотрела в его глаза и быстро отдернула взгляд.
Заметила в его глазах слишком многое.
Пожалуй, больше нафантазировала.
Да, просто вообразила себе, будто он посмотрел на меня с прежним пылом и желанием, будто сорвал одежду и отлюбил…
Всюду.
Мгновения растянулись.
Между ударами его сердца расстояние стало слишком большим…
Или меня просто оглушило, я плохо слышала, варясь в непрошеных нахлынувших чувствах.
— Можешь отпустить, мне просто на миг стало плохо. Уже лучше.
— Уверена?
— Да! — ответила гордо и довольно громко!
