В конце концов, когда за окном сгустились сумерки, Габриэла разделась и забралась под одеяло. Ужинать ее так и не позвали. Она слишком долго плакала, да и фантазия ее разыгралась не на шутку, ей было не до еды. Болела разбитая щека, болела нога, куда мать пнула ее носком туфли, но усталость все же брала свое, и вскоре Габриэла стала забываться сном. Но прежде чем она окончательно провалилась в спасительный морок, ей пригрезился весенний сад весь в цвету — далеко-далеко" в той счастливой стране, где она была совсем другой. С ней играли все дети, все любовались ею, и высокая, ослепительно красивая женщина прижала Габриэлу к себе и сказала, что любит ее. Это были самые замечательные в мире слова, и душа девочки вновь обрела опору на этой земле.
Габриэла заснул;", продолжая прижимать к себе Меридит.
— Послушай, ты не боишься, что однажды просто убьешь ее? — спросил Джон Элоизу. Та посмотрела на него с легкой презрительной гримасой. Он выпил почти полбутылки виски, и теперь его слегка покачивало. Пить Джон начал примерно в то же самое время, когда из недр шкафа был извлечен желтый ремень. Дозы с тех пор постоянно увеличивались. Это было гораздо проще, чем пытаться прекратить издевательство над девочкой или попытаться как-то объяснить себе поведение Элоизы.
Виски отлично помогало. Во всяком случае, после хорошей порции Джон начинал смотреть на вещи проще и находил ситуацию вполне терпимой.
— Нет, не боюсь, — холодно парировала Элоиза. Я знаю, что, если сейчас я научу ее уму-разуму, она никогда не будет пить столько, сколько пьешь ты. Это поможет ей сохранить здоровыми сердце и печень.
Она с отвращением покосилась на Джона, который повернулся к бару, чтобы налить себе новую порцию виски.
— Знаешь, самое ужасное то, что ты, кажется, действительно веришь в то, что говоришь, — пробормотал Джон в пространство.
— Не хочешь ли ты сказать, что я обращаюсь с ней слишком жестоко?! — воскликнула Элоиза. Она терпеть не могла, когда Джон пытался упрекать ее в чем-либо.
— Слишком жестоко? Слишком жестоко?! Да ты в своем уме? Габриэла вся в синяках! Откуда они у нее?
— Не говори глупости, Джон! — резко оборвала его Элоиза. — Ты сам отлично знаешь, что это неуклюжее создание падает каждый раз, когда ей нужно зашнуровать башмаки! Удивительно, как она до сих пор не разбила себе башку!
Тут она закурила сигарету и, откинувшись на спинку дивана, пустила вверх тонкую струйку дыма.
— Послушай, Эл, ты ведь разговариваешь со мной — не с кем-нибудь… — Джон наконец-то справился с пробкой и убрал бутылку обратно в бар. — Кого ты хочешь обмануть? Я прекрасно знаю, как ты относишься к девочке. И она это знает. Бедняжка, она не заслужила и одной сотой доли того, что ей приходится терпеть!
— Я тоже!.. Ты хоть представляешь, каково мне приходится? За этим ангельским личиком, за светлыми кудряшками и невинными голубыми глазками, в которые ты, похоже, влюбился, скрывается настоящее маленькое чудовище — тупое, упрямое, злое. Когда она начинает буйствовать, с ней просто невозможно справиться!..
Джон посмотрел на Элоизу неожиданно внимательным взглядом, словно с его глаз на мгновение спала пелена. Казалось, он даже слегка протрезвел.
— Ты ревнуешь? — спросил он. — Скажи правду, Эл, ведь все из-за этого? Ты просто ревнуешь, ревнуешь к своей собственной дочери.
— Ты пьян, — отрезала Элоиза, взмахнув рукой, в которой была зажата дымящаяся сигарета. Она не желала его слушать, но Джон уже не мог остановиться.
— Я прав, и ты это знаешь, — сказал он. — Это… это отвратительно, Эл. Я начинаю жалеть, что мы завели ребенка. Честное слово, лучше бы Габриэле не рождаться на свет! Это чудовищно — иметь такую мать!
Джон совершенно забыл о том, что тоже несет ответственность за дочь и за все, что с ней происходит. Он гордился тем, что ни разу не тронул Габриэлу и пальцем, а то, что мать колотит ее почем зря, как бы и не было важным.
Элоиза криво усмехнулась.
— Если ты хочешь, чтобы я почувствовала свою вину, можешь не стараться. Я знаю, что делаю.
— Вот как? — Джон попытался усмехнуться самой саркастической улыбкой, но выпитое виски сыграло с ним злую шутку. Он покачнулся и, чтобы не упасть, вынужден был схватиться за угол буфета. Элоиза, наблюдавшая за ним, презрительно скривила губы.
— Ты каждый день избиваешь ее чуть ли не до бесчувствия, — продолжил Джон, не без труда обретя равновесие. — И это — воспитание?! И до каких же пор? Пока она не вырастет? По-моему, ты убьешь ее раньше!.. Но ей-богу, смерть лучше, чем такая жизнь.
С этими словами он залпом осушил свой бокал и на несколько мгновений затих, прислушиваясь к ощущениям. Иногда виски делало его храбрее, и Джон вскипал праведным гневом. Но еще ни разу ему не удалось полностью забыть о том, что происходит в их доме. Наверное, чтобы не думать об этом, ему надо было выпить море.
— Габриэла — просто узел неразрешимых проблем, Джон, — произнесла Элоиза, не без труда сохраняя видимость спокойствия. — И наш долг — любыми средствами приучить ее вести себя как положено.
— Да, твои уроки Габриэла запомнит на всю жизнь! — заявил Джон и снова покосился в сторону бара.
— Надеюсь. — В глазах Элоизы вспыхнул какой-то огонек, но она сразу опустила ресницы, и Джон не успел понять, что это было. — Нечего попусту носиться с детьми и баловать их — им же самим во вред. И, заметь, Габриэла знает, что я права. Когда я ее наказываю, она никогда не спорит. Она понимает, что заслужила трепку, и это уже хорошо. Значит, она не безнадежна. Пока не безнадежна, и я не имею права опускать руки.
— Чушь! — воскликнул Джон. — Она слишком боится тебя. Я уверен, Габриэла считает, что, если она попытается что-то сказать в свое оправдание, ты убьешь ее на месте.
— Послушать тебя, так получается, что это я — чудовище. Не она, а я!.. — Элоиза изящным движением закинула ногу на ногу. У нее были очень красивые, стройные ноги, но ее внешность уже не волновала Джона. Вместо утонченной леди с прекрасным лицом он видел разъяренную красную образину, почти нечеловеческую. Такою его изысканная жена бывала с Габриэлой. Но ему по-прежнему недоставало решимости, чтобы что-то изменить. Пожалуй, он скорее бросил бы Элоизу, чем осмелился вмешаться в ее «воспитание». И, подсознательно понимая это, Джон начинал понемногу ненавидеть себя.
— Я считаю, — сказал он, — что Габриэлу необходимо отправить в частный пансион, где она могла бы жить и учиться. Перемена обстановки пойдет ей на пользу. Главное, рядом не будет тебя… нас…
— Но прежде чем это случится, я должна обучить ее хорошим манерам, — возразила Элоиза.
— Обучить?! Ах вот как это, оказывается, называется!
