— Ага, сейчас. — Он залпом допил виски.
— А все остальное, все остальные формы совместной жизни, Саша, — это лукавство. Не видеть друг друга каждый день, чтобы не надоедать друг другу? «Как же мы будем друг без друга? — Как друг без друга».
— Чего-чего? Я тебя умоляю, только не надо писать стихов. У тебя и без этого заморочек хватает.
— Это Вера Павлова. Поэтесса очень хорошая…
Он отмахнулся:
— Вот и читай ее, а меня не доставай.
Он несколько секунд помолчал. А потом вдруг рыкнул, ни с того ни с сего:
— Достала. Достала!..
— Саша…
— Достала! Прижимаешь к стенке.
— Нет, я хочу знать. Я не могу больше жить в иллюзиях и неведении…
— Что? Что?!
— Хочу знать — ты не хочешь больше с нами жить?
— Не хочу. Ты меня достала.
— Чем?
— Не важно.
— Ладно. И не хочешь больше второго ребенка?
— Не хочу. Опять будет как с Варькой. Сначала человек родится, а потом мы уже будем разбираться, можем ли мы жить вместе.
— У нас для этого было четырнадцать лет, Саша…
— Вот именно.
— Зря я тебе поверила, когда ты пришел и лег на пол, и предложил жить вместе… То есть я ведь тебе не поверила, ты помнишь?
Александр Виноградов поморщился:
— Лена… Ну я тебя прошу… Умная женщина… Бразильский сериал закатываешь… Поверила — не поверила… не надо было верить… Все, душа моя, все. Мы оба измучены.
— И?..
— Ты же сама все понимаешь. Вот и скажи.
Я встала, взяла Варину кофточку, саму Варю с новой игрушкой, которую она действительно выиграла у «однорукого пирата», и ушла. Потом вернулась:
— Это все, Саша.
— Ну все так все. Слушай, неудобно, человек поет про свое наболевшее… Послушай, песня какая классная… А ты стоишь и чего-то хочешь от меня.
— Саша… — Повинуясь непонятному импульсу (я действительно не думала об этом уже полтора года, у меня не было причин на это), я спросила: — У тебя другая?
— А у тебя? — Александр Виноградов взглянул на меня серьезно и строго.
— Господи… У меня — нет. А у тебя?
— А у меня есть другая женщина. Все?
Я смотрела на него, а он — на музыкантов, играющих негромкий блюз. Девушка с очень черными блестящими волосами с душой пела по-английски. Если бы Виноградов понимал слова, он бы очень удивился — как кстати.
«I will say «Good-bye», I will walk away, I will not look back, for I've heard you say… More than just «good-bye», more than «farewell», it will be as if we'd never met…»
Я скажу «пока» и уйду. И все будет так, как будто мы и не встречались никогда. Наивная и трогательная режиссура жизни.
— Теперь все. Нет. А как же Варька? Ты ведь говорил ей: «наша дача», «наша семья», «наша квартира», ты показывал ей комнату, где она будет жить…
— Не надо меня шантажировать Варькой. Мало ли людей расходится… Ты что-то еще хочешь спросить, Лена?
— Она намного моложе меня?
— Она моложе тебя.
— Она лучше, чем я и Варька?
— Фу-у-у… Нет, вы лучше всех.
— Тогда зачем тебе это надо? Я ни о чем не прошу. Я не понимаю.
— Когда я сам пойму, я тебе позвоню, идет?
— А мне пока что делать?
— Тебе? Работать… Варьку растить. В уважении ко мне. Что-то она опять сегодня волчонком на меня смотрит.
А почему я должна растить ее в уважении к человеку, который вынул мою душу, потер на терочке, посолил, поперчил, потом попробовал и даже есть не стал. Не понравилось. Объелся. Захотел другого.
— Я уволилась с работы, Саша. Ты же говорил…
— Ну что, будем теперь вспоминать, кто что когда говорил? Ты тоже много чего говорила и обещала.
Ну, ну, Лена, бей по морде, бей при всех, выливай в эту наглую самодовольную жестокую морду свежевыжатый морковный сок с пышной пенкой, пусть утрется этой пенкой, и уходи с гордо поднятой головой! Больше чем «good-bye»! Как будто и не встречались! Скажи ему: «Пошел к черту!» Скажи те слова, которые ты в ярости можешь сказать Варьке! Ну что ж ты, Лена!.. Уходи и подавай на алименты — Варька же официальная дочь этого мерзавца. И больше — никогда! Никогда…
Я поставила стакан с соком на стол и ушла.
Меня ломало, колотило, выкручивало несколько дней. Я не спала, не ела, ни с кем не разговаривала. Кормила Варьку, помогала ей с уроками и просила ее не спрашивать меня, почему я молчу и плачу. Варька обнимала меня и садилась рядом.
Через несколько дней я позвонила ему ночью. Не знаю, один ли он был, он не поднял трубку, но перезвонил мне с мобильного. Наверно, не один. Не важно.
— Да, Ленка. Слушай. Ты прости, если я орал в ресторане.
— Лучше бы ты меня просто убил, чем так.
— Лен, ну, наверно, не получается у нас…
— Я не буду больше уходить с вещами…
— Да не то… Такой быт начался… Может, вернемся к тем нашим отношениям…
— Когда ты приходил то раз в неделю, то раз в месяц?
— Когда ты была моей любовницей… Ты хочешь быть моей любовницей опять, Ленка?..
— А сейчас я кто?
— Ну кто… Разве с любовницей покупают удобрения для огорода? Помнишь, ты меня спрашивала, куда девались мои… м-м-м… разные всякие там… желания… сложные… Почему у нас все стало так просто и одинаково… Помнишь?
— Конечно. Я думала, что тебе больше это не нужно…
Я радовалась, что тебе больше это не нужно. Я думала, что странности и чудные желания на грани извращения переплавились в нежность. Если бы я дала себе труд сформулировать это раньше, я сама бы ужаснулась от чудовищности этой мысли.
— Мне это нужно, Леночка, нужно. Еще как. Просто желания смешались с куриным пометом и… псссы-ыть… разлетелись… То полаялись насчет засоренных фильтров в скважине на даче, то всерьез обсудили проблему моего поноса… какие тут особые желания…
— Кроме как позвонить другой?
Кто просил меня говорить это? Мастер формулировок. Мастер-ломастер.
— Ну вот, ты и сказала.
— Саша… Пожалуйста. Ты можешь все это прекратить, а? Ради нас с Варькой.
— Что прекратить конкретно?
— Эту женщину прекрати. Если можешь…
— А ты? Что можешь ты?
— Могу не покупать салаты в магазине… Могу махать в окно… — Я вспомнила его недавние капризы.
— Не утрамбовывать с женитьбой… — ловко ввернул Виноградов Александр, четырнадцать лет наслаждающийся свободой рядом со мной, первой красавицей журфака выпуска восемьдесят восьмого года.
— Не мечтать больше о четырехкомнатной квартире…
— А что, жить можно только там? Давай я дам денег, купишь себе большую двухкомнатную…
— И буду твоей любовницей?
Александр Виноградов вдруг сказал:
— Погоди… — и положил трубку.
Наверно, другая, которая еще только собирается утрамбовывать его с женитьбой, сбросила с себя во сне одеялко и проснулась. Сука. У него же полно моих и Варькиных вещей дома и на даче. На нашей даче. Где моими руками сшиты все шторы, где в четыре руки мы красили Варьке песочницу и качели в цвет спелого каштана. Получился цвет мореного дуба, но мы были счастливы. И красить, и смотреть, как наша Варька качается на качелях и строит из песка дачи для принцесс.
