собственной воле осталась с этим поганцем, которому плевать на чувства других. Чертов эгоист! Ненавижу!
— Мне все равно, что он скажет, — игнорирую сарказм Рафаэля.
— Неужели поругались? Так милые бранятся — только тешатся. Притирка и все дела. Пройдет. — Он равнодушно пожимает плечом. — Ну и вообще, ты разве клятв не давала? В болезни и здравии, в богатстве и бедности… — начинает умничать.
— Ты так говоришь, словно сменил нескольких жен. Одну для начала заведи, а потом советы раздавай, понял? — огрызаюсь я в ответ.
— Ну нет. Мне эта кабала ни к чему, — смеется Рафаэль. — Одному прекрасно живется.
— И мне. Впрочем, как и твоему другу. Так можно поехать с тобой или нет? — повторяю свой вопрос.
— Разве могу я запретить? — хмыкает Раф и кивает в сторону своего внедорожника: — Вперед..
— Спасибо, — тихо говорю я и, забрав сумку с вещами и пакеты с продуктами для деда Ивана, забираюсь на заднее сиденье машины, которая стоит неподалеку.
Не хочу смотреть в окно и искать глазами источник своей боли, но голова сама поворачивается. Наблюдаю, как Костя и Рафаэль о чем-то говорят несколько минут, после чего Гончаров идет к машине, в которой я сижу, и открывает дверцу с моей стороны. Мы смотрим друг друга, никто не торопится начать говорить. Я и так все высказала, а Косте, по-видимому, нечего сказать. Пришел удостовериться, что я действительно ухожу? Ухожу.
Время на мгновение останавливается. Кажется, в глазах Кости появляется разочарование. Или попросту мне это мерещится. Хочется выскочить на улицу и броситься Гончарову на шею. Так бы и сделала влюбленная дурочка, которую я затолкала куда подальше, а в действительности боюсь пошевелиться, чтобы она не вылезла и не начала опять диктовать свои условия.
— Так на самом деле будет лучше. Для тебя в первую очередь, — наконец, негромко говорит Гончаров.
Сердце начинает ныть еще сильнее. Хоть проси у Кости его таблетки. Он будто хочет сказать что-то еще, но, передумав, разворачивается и уходит, тем самым воткнув в мою грудь копье с горящим наконечником.
Будет лучше? Прямо сейчас стало так хорошо, что хоть вой. Я смотрю на удаляющуюся спину Гончарова и чувствую, как накрывает отчаянием, словно цунами. Крепко зажмуриваюсь и заставляю себя закрыть дверь. Должна же быть у меня хоть капля гордости и достоинства? Я не могу пойти за Костей. Но безумно этого хочу и уже начинаю жалеть, что устроила ту сцену на кладбище. В итоге проиграла самой же себе: невыносимо думать о том, что это наша последняя встреча.
Рафаэль садится за руль, и его внедорожник срывается с места.
Остаток дня проходит как в тумане. Мы идем в гости к деду Ивану, старик поит нас чаем, они с Рафаэлем о чем-то долго спорят. Когда мы уезжаем из села, я прошу Рафа проехать мимо сгоревших домов на окраине, но Кости там нет.
Ближе к ночи, когда въезжаем в город, я говорю Рафу, чтобы отвез меня домой, на что он отрицательно качает головой.
В гостинице Рафаэль снимает для нас два номера. Оставшись одна, я реву в подушку и без конца порываюсь набрать Костин номер, который с недавних пор знаю наизусть. Сильно беспокоюсь за паршивца. Как он доехал со своим сердцем до дома? Но вместо звонка переворачиваю телефон экраном вниз и принимаю холодный душ, который немного приводит меня в чувство.
Слез больше нет, внутри теперь поселилась тоскливая пустота. Я засыпаю под утро и просыпаюсь от громкого стука в дверь. Встаю с кровати, смаргивая остатки сна, и иду в прихожую.
— Поехали, — говорит Раф, прислонившись к косяку, когда я открываю дверь. — У меня дела в Москве. Время поджимает.
— Я хочу к себе домой, — предпринимаю еще одну попытку остаться. — Сестре необходима помощь, я должна еще кое-какие вопросы решить…
— Не было таких указаний, — обрывает меня Рафаэль. — Костя велел привезти тебя в Москву.
— К нему я точно не поеду. — Отхожу от двери вглубь номера, потому что на глаза опять наворачиваются слезы.
Рафаэль идет следом.
— Ссоры до добра не доводят, — будто подливая масла в огонь, говорит он. — Ты бы позвонила Косте, если хочешь помириться. Сам он не сделает первый шаг, точно тебе говорю. Характер паршивый. Никогда не признает вину и то, что был не прав. Зуб даю.
Но в этот раз я тоже не сделаю шагов навстречу. Будь хоть четырежды виновата в том, что вела черную бухгалтерию мерзавца Куваева. Уверена, Костя занимается и похлеще делами, чем я, а я его все равно полюбила. Что-то разглядела в этом наглом и эгоистичном сухаре. На свою голову.
— Нет, не вернусь я к нему и звонить тоже не буду, — заявляю упрямо и начинаю собираться.
— Да, Костя сложный человек, но где ты еще такого найдешь в этой дыре? — Раф обводит глазами стены номера.
— Ты меня сейчас так отговариваешь, надеюсь?
— Ладно. Твое дело. — Рафаэль прищелкивает языком и направляется к выходу. — Буду ждать в машине, заодно узнаю у Кости, что с тобой делать дальше.
Не понимаю, почему я должна делать первые шаги? Я призналась Гончарову в своих чувствах, а меня взяли и отпустили с чужим мужчиной неизвестно куда и даже не поинтересовались за это время, как я и что. Хотя зачем это Косте? Он ведь сразу все для себя решил и был со мной предельно честен. Сама виновата, что придумала то, чего в действительности между нами нет. Но как же тяжко расставаться с иллюзиями, а тем более — заставить себя ничего не чувствовать к этому негодяю.
На улице холодно. Мой вязаный кардиган не спасает от промозглых порывов ветра. Закутавшись посильнее, я тороплюсь в машину.
— К сестре хотя бы заедем? — спрашиваю, оказавшись в салоне. — Я оставлю ей денег.
— Заедем. Но время, — напоминает Рафаэль и тычет пальцем в циферблат своих часов.
