Ознакомительная версия.
А так опоздали: девочка теперь сама не своя, а мальчишка – не жилец, это если врачам верить. А у него нет резона врачам не верить, потому что врачи самые лучшие, каких только можно найти. Лисовский, правда, на том свете. Только вот утешение ли это?
Зато воля Ядвиги исполнена – игра закончена, наследник определен, осталось лишь соблюсти формальности...
– Миледи, назовите число. – Можно и не спрашивать, он и так уже подсчитал, сколько в альбоме цветов, нашел забаву на старости лет...
– Не хочу. – А ведь и в самом деле не хочет, ничего не хочет. Если бы Белый силой ее из клиники не увез, так и сидела бы там, словно привязанная.
– Не хотите, тогда, позвольте я сам.
Сейф мудреный, английский, специально заказал. И наблюдал собственнолично, как Ядвига в него завещания складывала. Шесть одинаковых больших конвертов с завещаниями, один поменьше с письмом для Полины и плоская черная коробка. Коробка тоже победителю, что в ней, он не спрашивал. И код от сейфа не спрашивал, а Ядвига не сказала...
Сейф открылся с тихим треньканьем, подсветился изнутри кроваво-красным светом. В этом свете конверты тоже казались красными, точно залитыми кровью. Он выбрал нужное завещание, остальные швырнул на серебряный поднос, щелкнул зажигалкой. Вот теперь все абсолютно законно, теперь Полина – наследница.
– Миледи, ваше завещание и... наверное, прощальное письмо вашей тетушки.
На завещание она даже не взглянула, а конверт сжала так, что побелели пальцы. Может, заинтересуется тем, что в коробке? Ему и самому интересно. Посмотреть, что ли?
В коробке ничего особенного: ветхие листочки да серебряный браслет. Браслет затейливый, с драконами и непонятным камнем. На мгновение показалось, что драконы шевельнулись, а тот, что побольше, посмотрел так, что мороз по коже. Ох, похоже, вот оно – самое главное наследство, листочки эти старые, да серебряные драконы...
А коробку девочка взяла, кивнула, молча вышла из кабинета. Выпить, что ли? Совсем чуть-чуть, чтобы совесть успокоить? Что-то не то с его совестью, что-то стала она слишком совестливой на старости лет...
Девочка вернулась быстро, он едва успел спрятать бутылку с коньяком в шкаф. В руках те самые листочки, а на запястье браслет. Камень, до этого неживой, светится синим так, что глазам больно.
– Мне нужно его увидеть. Пожалуйста...
Он не стал спорить, велел Белому, чтоб отвез. Эти женщины – что Ядвига, что племянница ее, – они странные и решительные. Спорить с ними бесполезно.
Она думала, что надежды нет. Врачи так и сказали – на чудо не надейтесь, он не вернется. А как же она без него?! Как же можно не надеяться, когда вот он: и поговорить с ним можно, и щекой к руке прижаться, и поплакать. А сейчас появилась надежда, если верить Ядвиге, старым записям и драконам...
Белый остался в коридоре, она вошла в палату одна, присела на табурет перед Сергеем, вслушалась в жужжание аппаратуры. Не надейся на чудо... А на что ж ей еще надеяться?..
Браслет пришелся впору, драконы проснулись, довольно заурчали. И камень ожил, пошел синими всполохами. Острое лезвие коснулось запястья, чтобы наверняка...
Кровь красная-красная, а камень яркий, такой, что больно смотреть... Она не станет смотреть на камень, лучше вверх – на лесенку. Лесенка красивая, прозрачная, манит к себе затейливой ковкой перил, светится лунным светом. Наверное, если на нее шагнуть, то сразу станет хорошо, не останется ни страха, ни боли, ни холода этого... Она уже готова, сейчас, только с Сергеем попрощается, потому что он с ней не пойдет, Лунные драконы его не отпустят...
– ...Твою ж мать! – Голос Белого, грубые пальцы на плечах, сжимают, оттаскивают от лесенки. – Это что за светопреставление?! Тихо-тихо, не надо вырываться. – Голос громкий и злой, из-за него лесенка бледнеет, истаивает, а камень гаснет.
Мир тоже гаснет. Ну и пусть, она так устала...
Эпилог
Чувствовать себя живым – живее некуда – до сих пор было непривычно. Уже месяц прошел, а Сергей так и не привык, и мир казался таким ярким, что аж глазам больно, и пах он вкусно, и звучал красиво. И даже временами ноющая рана не могла омрачить эту кристальную, какую-то детскую радость бытия. А Полина говорила, что это из-за браслета, того самого, который запретила ему снимать. Он и не снимал – драконы ему страшно нравились, особенно тот, который поменьше. А камень иногда вспыхивал синим, и от этих вспышек кровь бежала по жилам веселее и на душе становилось легко. Так легко ему было только однажды, там, в безвременье, во время разговора с Ядвигой.
Тогда он многое узнал: про себя, про Полину, про фатум. Узнал и не стал уходить, решил дождаться. Ядвига сказала, что Полина обязательно придет к нему туда, в безвременье, чтобы вернуть обратно. И она пришла, Ядвига не обманула...
Полина улетела в Париж сразу, как только стало ясно, что его жизни больше ничто не угрожает. «Сережа, Мишка там одна, я должна рассказать ей обо всем, подготовить. Ты выздоравливай, а потом прилетай к нам, мы будем тебя ждать...»
И вот он – аэропорт Шарля де Голля – суета, маета и громкие звуки, мир во всем его разнообразии. И где-то в этом мире есть они – его девочки...
Свою дочку Сергей узнал сразу. Худенькая девчушка с черными волосами и ультрамариновыми ресницами держала Полину за руку и смотрела на него удивленно-восторженным взглядом. Девочка... его дочка была настоящей красавицей, такой же, как ее мама. Теперь он знал, что такое рай. Рай – это аэропорт Шарля де Голля.
– Здравствуй, Мишель. – Голос предательски дрогнул.
– Здравствуй, папа, – сказала его дочь на чистейшем русском языке.
Эпидуральная гематома – травматическое кровоизлияние, которое располагается между твердой мозговой оболочкой и костями черепа, вызывая местное и общее сдавление головного мозга.
Ознакомительная версия.
