Ознакомительная версия.
Он стал не нужен Еве, он стал ей мешать. Семейная жизнь наскучила ей, видите ли! И она легко, ни о чем не думая, ушла от него… Когда он, Михайловский, следующим вечером явился домой с букетом цветов мириться – Евы уже не было. Ни Евы, ни ее вещей, ничего. Ни одного напоминания о ней, только сладковатый запах духов – ими пахла подушка, на которой она спала.
И вот тогда он разозлился! Бросил ненужный букет в камин и дал себе слово – помирится с Евой только в том случае, если она сама придет к нему. Но день шел за днем, а она не приходила. Даже не звонила!
Тогда Михайловский дал новое слово – он не будет с ней мириться, даже если она сама придет к нему. Конечно – глупо, по-детски, смешно даже… Но обида была очень сильна.
Лежа в избушке, он попытался представить, что сейчас делает Ева. Ну, в лучшем случае – работает. Творит своих кукол, то есть. А в худшем… Господи, кто с ней сейчас? Толик Прахов? Еще кто-то? Она, наверное, смеется, кокетничает, подставляет губы для поцелуя, целует сама…
Михайловский вспомнил, как прикасалась к нему Ева, как он сам прижимал ее к себе, какой огонь бежал тогда в крови… Огонь. Та самая стихия, которая погубила все. Огонь уничтожил дело всей его жизни, огонь уничтожил его самого.
* * *
Тоня поправила за плечом ружье. Без ружья в тайге нельзя! И не потому, что дикий зверь напасть может, а потому, что может попасться тот, кто страшнее дикого зверя. Человек. Злой человек!
– Но, Булка, вперед…
Лошадь шла по узкой, почти незаметной тропинке среди кустов, а Тоня непрерывно думала о Данииле Михайловском. Это были самые лучшие дни в ее жизни, больше напоминающие сказку, выдумку, роман… Она спасала от неминучей смерти прекрасного принца из тридевятого царства, а этот принц в нее влюблялся и предлагал руку и сердце.
Правда, Даниил Петрович еще ничего ей не предлагал (кроме того, он был еще женат), но в том, что их судьбы уже никак не развести, Тоня не сомневалась.
«Правильно люди говорят – от судьбы не уйдешь… Даже в этой глуши любовь настичь может, если уж такая судьба! – размышляла она. – А кого тут еще любить? Одни старики древние остались, да…»
Внезапно в некотором отдалении хрустнула ветка. Тоня, так и не додумав свою мысль до конца, мгновенно напружинилась. Почувствовала кожей – она не одна. Тут кто-то есть. Этот инстинкт был в ней с детства – всегда чувствовать присутствие чужака…
Она осторожно завела Булку за деревья, в небольшой овраг, и остановилась, держа ружье на изготовку.
– Тсс, Булочка, миленькая, тихо…
В нескольких метрах был силуэт человека тоже на лошади. Неужели Телятников со своими бандюками ее выследил?.. Тоня осторожно потянула предохранитель, готовясь стрелять.
– Антонина Ивановна… Тоня! Вы здесь? – Голос, насмешливо-мрачный, был знаком. Федулов, участковый!
Тоня выехала на поляну.
– Здрасте-здрасте, Андрон Георгиевич! – тоже насмешливо сказала она. – Чего это вы за мной крадетесь, а? Я ведь пристрелить вас могла ненароком…
– Я не крадусь. Я просто мимо ехал.
Они на лошадях, рядом, стали пробираться в сторону Синички. Участковый молчал и лишь изредка поглядывал в сторону Тони. «Знает! – смятенно думала девушка. – Он все знает… Ишь, глазищами-то как сверкает! Телятникову меня сдаст с потрохами. Они все, наверное, заодно! Нигде правды нету, даже в лесах этих…»
– Я тебя не выдам, Тоня, – вдруг сказал Федулов, точно мысли ее читая.
– Что?..
– Я говорю – не выдам я тебя, – сдержанно повторил он.
– О чем это вы, Андрон Георгиевич? – надменно спросила она. – И почему вы опять на «ты» ко мне…
– Тоня, брось! Не тот у тебя возраст, чтобы на «вы» к тебе обращаться… – усмехнулся он.
– Тогда и я к тебе – на «ты»! – рассердилась она. Сказала, и поняла – Федулов того и добивался всегда. Чтобы они совсем как равные были…
– Ты ведь в той избушке писателя этого выхаживаешь, да?
Тоня помолчала немного.
– Ну, допустим… И что теперь? Начальству побежишь докладывать?
– Никуда я не побегу! – нахмурился он. – Сказал же! Я о другом – в больницу его надо, к докторам. Ведь помрет же человек!
– Не помрет! – с торжеством выдохнула Тоня. – Он не сегодня-завтра на ноги уже встанет! Это я его выходила!
– Все равно, Тоня…
– Да его убьют сразу, как только узнают, что ни в каком болоте он не утонул! – раздраженно перебила она Федулова. – Его ни в какой город не пустят! Как будто ты Телятникова не знаешь… Он, между прочим, лично заинтересован в том, чтобы Даниила Петровича считали погибшим!
– Значит, Телятников все-таки виноват? Значит, верные до меня слухи доходили…
– А ты думаешь, кто в Даниила Петровича стрелял? Не отец же Стратилат! Послушай, Андрон, если ты вздумаешь Телятникова и дружинников его за жабры взять, то тебя первого порешат. Разве не так? Они здесь хозяева! Телятников у нашего губернатора любимчик, это все знают…
– Но надо же что-то делать!
– Ничего не надо делать! – прошипела Тоня. – И, пожалуйста, за меня не думай… Я Михайловского отсюда вывезу тайком, помогу ему до Москвы добраться.
– Думаешь, он тебя с собой возьмет?
– Думаю!
– Слушай, Тоня, он же женатый человек вроде как… – сморщился участковый.
– Ну и что! Он сам мне сказал, что с женой уже давно не живет!
– Да все они так говорят…
Тоня осадила Булку.
– Слушай, Андрон, ты чего ко мне привязался? Чего тебе от меня надо? Чего ты ко мне в душу лезешь, а?
Он смотрел на нее, играя желваками. Тоня легко расшифровала этот взгляд – можно было и не спрашивать Федулова ни о чем. Она нравилась ему, и он ее ревновал. Вот и все.
– Если ты, Андрон, кому о Данииле Петровиче расскажешь, я тебя… Я даже не знаю, что я с тобой сделаю! – тихо сказала Тоня. – Я в твою сторону до конца жизни не посмотрю, вот что…
* * *
Ева попыталась расспросить свою попутчицу, но от старухи не было никакого толку – она, оказывается, с весны жила у снохи и знать не знала о том, что этим летом творилось в Синичке.
У конца путей глухонемой перевозчик остановил свою дрезину и высадил последних пассажиров.
Теперь Ева мчалась за шустрой старушенцией, боясь отстать. Трава была сырой, где-то вдалеке пулеметной очередью трещал дятел…
– …а она, энта сноха, та еще гадюка! Я вот так ей давеча и заявила: «Ты, Василиса, чистый аспид, а не человек!..» Плюнула и к себе собралась…
Ева вполуха слушала историю Макаровны и ее молодой родственницы. Ситуация, в общем-то, была ясна – старухе в Синичке одной жилось плохо, и она жаждала навеки поселиться у сына. Но с женой сына общего языка никак не могла найти…
Ознакомительная версия.
