Ознакомительная версия.
– Господи, какая помойка, пойдем что-нибудь выпьем, – скривился Евгений.
– Точно такая же, как вокруг тебя, – обиделась Александра, двигаясь к бару. Конечно, когда она в застой работала в музее, вся окружающая ее публика прочитала вторую часть «Фауста». Но она отлично помнила, как трое молодых ребят ругали советскую власть, а пожилая руководительница отдела, эдакая дама с камеей на шее, «вся в Баратынском», подслушала из-за двери и подробно изложила это в первом отделе. И потом долгие годы, когда дама с камеей вдохновенно говорила что-то типа: «Мы должны быть ладонью, не позволяющей ветру погасить свечу русской культуры!», у Александры начиналась тошнота, как во время токсикоза. Это удачно отучило ее от снобизма.
Они сели в первый ряд, и улей зала начал стихать прямо пропорционально убывающему свету. Электроника чудила на сцене, а Александра примитивно считала, сколько в это вбухано денег и какие проекты можно было на них сделать на том же самом телевидении. Пожилые пошловатые господа выходили на сцену в сопровождении теледив, рекламирующих платья и колье. Господа тривиально шутили, дивы бессловесно раздирали когтями конверты, публика визжала, а награжденный благодарил жюри, маму, президента и пускал слезу.
– Мне точно не дадут, – сказала Александра.
– Почему? – удивился Евгений.
– Из первых номинаций ясно, пиво только членам месткома, – объяснила она.
– Обидно?
– Нет, я же не для них стараюсь.
– Хочешь, я тебе закажу такую железяку из ценного металла и вручу с помпой? – погладил он ее по плечу.
– Дело не в железяке. Понимаешь, когда я хотела в аспирантуру, надо было с этими козлами играть в определенные игры. Потом я работала в музее, они и там все подобрали под себя. Вот у меня уже телестудия, а тот же самый контингент ставит мне отметки. По-моему, они непотопляемы.
– Да наплевать и забыть. Что у них в жизни, кроме этих цацок, есть? – утешил Евгений.
– А у меня? – надула губы Александра.
– Молодость, красота. А главное – внутренняя свобода. Когда они тебя видят, им просто плохо от того, какая у тебя внутренняя свобода, – пояснил Евгений.
– Какое совпадение, мне тоже плохо от того, какая у меня внутренняя свобода, – хихикнула Александра.
– Номинация – лучший руководитель независимой телестудии, – прозвучало в зале голосом командора.
«Если мне не дадут, ни за что не поеду к нему. Сделаю вид, что расстроилась», – почему-то подумала Александра.
Девушка, разрывающая конверт, когда-то вела у Александры развлекательную программу, и ей так хотелось прокричать желаемое, что, когда увидела фамилию конкурента, скисла и произнесла чуть ли не с обидой.
– Что и требовалось доказать! – сказала Александра так, чтобы слышал весь ряд, и ей сочувственно закивали, потому что это было хамство и с точки зрения рейтинга, и с точки зрения вкуса, и с точки зрения здравого смысла.
– Хочешь, в следующем году у тебя эта премия будет? – серьезно спросил Евгений.
– Нет, – серьезно ответила Александра. – Ты мне напоминаешь анекдот про «нового русского». В день его рождения жена выходит на балкон, видит радугу и обиженно говорит: «На это у него деньги есть». На самом деле история как раз доказывает, что все изменилось. Ведь у меня, по-честному, ничего нет, кроме темперамента макаки, дочки и двух подружек, на которых можно опереться. А все остальное – виртуальная реальность. А у них есть все, они тысячу лет вместе воровали, и они боятся меня, поэтому и не дают премию. Значит, можно, как я, без ничего, с чистой совестью. Понимаешь?
– Я тоже виртуальная реальность? – спросил он.
– А что у нас с тобой впереди? Чувство плеча вместо чувства гениталий?
– Какая ты грубая, – иронично улыбнулся он.
Она никогда так ясно не формулировала это. И напрасно сформулировала сейчас, потому что почувствовала легкую стеклянную пленку, мгновенно натянутую между ними. Пленка утолщалась с каждой минутой молчания, Александра понимала, что надо немедленно снять напряг, но почему-то стало лень, и она мрачно домолчала.
Евгений понимал, что она расстроена, но психофизика крупного руководителя не позволяла начать первым. «Ерунда, – подумал он. – Ночью уладится». Потому что считал себя лакомым куском.
Они еще роняли друг другу что-то незначащее до конца церемонии, но холодок превращался в мороз, и когда на финале публика устремилась к автобусам, везущим на банкет, молчаливо сели в машину. Начался дождь, и ни одного зонта. Александра представила себя, добежавшую от «мерседеса» до ресторана под дождем, с ручейками туши на щеках и сосульками волос.
– У меня голова разболелась, – соврала она и вдруг вправду почувствовала сильнейшую головную боль. – Сзади. Мой психоаналитик говорит, что это актуализированные проблемы прошлого.
– Прошлого, а не будущего? – уточнил Евгений.
– Прошлого. А с будущим все хорошо.
Они подъехали к ресторану, куда уже вливался ручеек участников церемонии под зонтами, и дюжая охрана потребовала входные билеты. Александра, держа ридикюль над головой, протянула два конверта. Охранник холодно заглянул внутрь и сообщил:
– У вас только одно приглашение на банкет.
– Как? – изумилась она. – Не может быть.
– Отойдите, не мешайте проходить, – потребовал охранник.
– Я ничего не понимаю, – сказала Александра, стоя в луже. – Мне привезли два билета. Естественно, я не заглядывала внутрь. Они что, с ума сошли?
– Едем праздновать в другой кабак, – криво усмехнулся Евгений. Сцена была столь унизительна, что ему хотелось побыстрей ее закончить.
– Я должна пойти, иначе это будет выглядеть как демонстрация, – сказала Александра, а тушь уже текла ручейками, и правый глаз невыносимо щипало. – Ты сильно обидишься?
– Нет. Хоть высплюсь, у меня завтра в десять переговоры, – ответил он страшно недовольно.
– Тогда я пойду? – спросила Александра, изнывая от боли, потому что ни один мужик не понимает, что такое разговаривать, когда по глазному яблоку разливается краска для ресниц. – Я позвоню. Извини ради бога…
И она, с удовольствием отделываясь от него и от дождя, скользнула в светящееся чрево ресторана, невежливо растолкав людей перед собой и припав к зеркалу в туалете. Светина работа растеклась по физиономии клоками. Александра смыла все мылом и начала краситься и сушиться под сушилкой для рук.
– Милая, вы плакали? – обняла ее пожилая дикторша. – Как я вас понимаю. Когда меня сняли с эфира, я тоже так плакала, так плакала… – и прошла в кабинку.
А Александра все рисовала и рисовала лицо на лице, все сушила и пушила волосы и почему-то чувствовала себя счастливой и обновленной.
Ознакомительная версия.
