Отдаваясь тому, что, конечно, было чистой похотью и ничем иным, Сара проводила целые часы обнаженная, на маленькой террасе, под солнцем, радуясь свету и теплу. В такие минуты никто из слуг, даже Серафина, не смел беспокоить ее, но иногда Сара физически ощущала прохладу падавшей на нее тени за мгновение до того, как Марко ложился рядом и неустанно брал ее под беспощадной синевой неба.
Порой он приходил к ней, пока Сара лежала в ванне, а бывали случаи, когда сам относил ее туда. И теперь вместо чинных обедов в огромной столовой он приказывал приносить еду в ее комнаты, и они дружно пировали. Иногда он затевал разговор, иногда же довольствовался тем, что просто смотрел на нее, ограничиваясь несколькими резкими словами, прежде чем подхватить ее с кресла и швырнуть на постель. В такие минуты ему, казалось, доставляло удовольствие срывать с нее одежду, оставляя только свои подарки – тонкую золотую цепочку-пояс с рубиновым подвеском, едва умещавшимся в ямке пупка, и ножной браслет из мелких рубинов в золотой сеточке искусной работы. Символы рабства?
Как-то она в гневе даже высказала все, что думает по этому поводу, пытаясь одновременно оттолкнуть Марко. И пусть она попала в тенета сладострастия, но еще сохранила достаточно здравого смысла, чтобы не желать окончательного превращения в живую игрушку герцога.
– Но ты и есть игрушка, – издевался Марко, смеясь над столь неожиданной яростью, и, перевернув ее на живот, навалился всем телом, продолжая спокойно застегивать цепочку. – Почему бы и мне не оказаться в числе тех, кто забавлялся с тобой? Ну-ка отвечай!
– Да перестань же! Гнусная скотина! Пытаешься добиться, чтобы я плясала под твою дудочку? Ненавижу!
– Неужели? Значит, твоя ненависть не так уж сильна, малышка! – презрительно хмыкнул он, и Сара болезненно поморщилась, несмотря на то что перед этим долго и наставительно приказывала себе не терять самообладания. Смириться с тем, что она безумно хочет этого заносчивого, невозможного, ненавистного человека. Конечно, ни о каких нежных чувствах не могло быть и речи. Откуда?! Да она просто не выносит его, бессовестного, беспринципного ублюдка с черным сердцем! Недостаточно ненавидит?! Да она… она…
Какая несправедливость в том, что он сумел сделать с ней, унизив до такой степени, что смысл жизни свелся исключительно к ожиданию, предвкушению и страстной жажде исступленных ласк, безумного слияния тел и удовлетворения, которое только он в силах дать ей! Она могла сколько угодно мысленно перебирать все опасности и ужасы положения, в котором очутилась, проклинать непонятную слабость, заставлявшую ее все сильнее запутываться в паутине обмана и бездействия, но все это ничего не значило, даже воспоминания о Дилайт, о папе и дядюшке Тео… Мозг превратился в губку, способную впитывать одни лишь ощущения и ничего больше. Если взглянуть на вещи трезво…
Но ни о какой трезвости или хотя бы простой логике в ее поступках или, вернее, отсутствии оных не могло быть и речи. Почему она терпит эти гнусные унижения, когда в любую минуту может получить свободу, просто открыв ему правду? Пусть орет на нее, пусть даже ударит, как уже сделал когда-то, но в конце концов, разумеется, отпустит Сару. И все будет кончено навсегда. Останется лишь пикантная, довольно рискованная история, которую можно рассказать близким друзьям или упомянуть когда-нибудь в мемуарах.
Жара становилась невыносимой. Безжалостные клинки лучей неумолимо гнали ее в тень и прохладу комнаты. Сара покинула террасу и на несколько мгновений остановилась на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. И первое, что она увидела, – собственное отражение в зеркале. Да она выглядит… выглядит совсем как полинезийская дикарка-принцесса с густой гривой волос и подчерненной солнцем кожей, почти такой же смуглой, как у Марко. Впервые девушка заметила в себе нечто первобытное, какую-то умудренность жизнью, которых не замечала раньше и обнаружила лишь теперь, стоя на границе тьмы и слепящего света.
Она здесь, потому что хочет этого. Хочет…
Но Сара тут же приказала себе не думать ни о чем подобном. Забыть о собственных желаниях. Даже если они граничат с потребностью. Это не более чем временное помешательство; главное – выбросить весь дурацкий вздор из головы.
Сара подошла ближе и, нахмурившись, принялась критически разглядывать себя. Пожалуй, не мешало бы немного похудеть, особенно в бедрах, но больше ни в едином месте и, уж конечно, и речи не может быть о груди! Слава Богу, у нее упругое, стройное, гибкое тело спортсменки. Вот Дилайт всегда была несколько излишне полной. В тот вечер на вилле гости видели на экране тело Дилайт, лицо Дилайт, и никто, даже Марко, не заметил разницы!
Но тогда…
И тут таинственная чувственная улыбка, словно не принадлежавшая Саре, чуть приподняла уголки губ, и девушка потянулась, лениво и по-кошачьи грациозно.
«Но в таком случае, – удовлетворенно подумала она, – именно это тело он вожделеет и не в силах ничего поделать с собой!»
Как бы Марко ни обзывал ее, какими уничтожающими сравнениями ни награждал, она остается сама собой, и именно Сару он сделал своей любовницей. Именно она так интригует его!
Сара моргнула, нетерпеливо пригладила волосы и, подойдя к постели, взяла аккуратно разложенный Серафиной шелковый халатик. Зеркала! Только они повинны в том, что теперь она живет телом и чувствами, а не разумом. Забыла, как мыслят нормальные люди. И все потому, что пожелала дать полную свободу себе и своим ощущениям… а вернее сказать, просто спятила!
Теперь в ее гостиной стоял холодильник, в котором всегда были наготове белое вино, лед и минеральная вода – любезность герцога, чья же еще? Дар временной любовнице, очередной обитательнице бывших покоев матери. Интересно, ее тоже держали здесь словно в заточении?
Сара часто думала о несчастной герцогине, и сейчас, жадно припадая к бокалу ледяной воды, охлаждавшей пересохшее горло, грустно покачала головой. Какое блаженство! Сама она утратила способность оставаться невозмутимо-холодной.
Девушка рывком затянула поясок тонкого шелкового халата, прежде чем начать нетерпеливо расхаживать по комнате, на этот раз старательно избегая смотреться в зеркала. Где-то слышалось журчание воды. Ее ванна… ну, конечно, Серафина, как всегда, неукоснительно выполняет свои обязанности, зная, что Сара обычно любит купаться перед сиестой. Но когда и каким образом это вошло в привычку?
«Немедленно беги и как можно дальше!» – вопил внутренний голос, и Сара, повинуясь ему, босиком, быстро и бесшумно шагнула было к незапертой двери, но та сама распахнулась.
– Да ты уже одета! То есть почти… Решила поискать меня, моя желанная?
