— Господи, ну какие мелочи. Было бы о чем говорить! Изволь: ты должна будешь работать горничной в доме одного бизнесмена.
— И только?!
— Да… Скажу больше, он человек порядочный, женатый… Жену свою, кстати, очень любит. Так что приставать к тебе не будет… ну что, ты согласна?
— А я его знаю?
— Да его весь город знает — это Астахов Николай Андреевич. Поверь мне, очень славный человек.
— Леонид Вячеславович, а для чего вам все это нужно?
— Я должен знать, что происходит в его доме.
— Другими словами, вы предлагаете мне шпионить за хозяевами.
— Ну почему сразу «шпионить»? Хотя он, конечно, не должен знать о моем задании. Но, между нами, это все для его же блага. Я же юрист, оказываю ему услуги. А он человек импульсивный. Вокруг него столько интриг плетут! У меня просто нет другой возможности оградить его от неприятностей. Он дает работу тебе, ты помогаешь мне, я защищаю его. Круг замкнулся. И цели, как видишь, все исключительно благие.
— Я должна дать ответ прямо сейчас?
— Да! Это твой единственный шанс. Сегодня я пришел к тебе в последний раз.
Конечно же, Олеся не верила во все эти красивые сказки. Она прекрасно понимала, что речь идет о банальном подслушивании, подсматривании. А то и еще чего похуже.
Но с другой стороны… Знает она этих бизнесменов! Чего их жалеть? У самих нет ни чести, ни совести. Ради какого-нибудь проекта прибьют, удушат. И этот Астахов, наверно, такой же. А как иначе он мог стать главным бизнесменом в Управске! С вояками жить…
— Все, решай. Или выходишь из тюрьмы сегодня вечером, или…
— Выхожу! С вами… — истерически выкрикнула Олеся.
— Вот и умница!.. Вот и молодец… Только давай без крика.
— Что я должна буду делать?
— Ничего сложного! Надеюсь, ты еще писать не разучилась?
— Почти разучилась. Меня уже тошнит от всех этих цифр и отчетов… Что писать?
— Расписочку… Не волнуйся, напрягаться не придется. Она короткая — я тебе продиктую…
«Боже мой, в какую же я кабалу лезу!» — подумала Олеся, подписывая все, что надиктовал Форс.
Форс аккуратно сложил лист с ее подписью в целлофановую папку, попрощался и вышел. Мелькнула мыслишка: а нельзя ли как-то подслушать, о чем будет говорить Олеся с Рубиной? В принципе, за определенную сумму это все решаемо. Но зачем? Знает он эти камерные разговорчики освободившихся с оставшимися… «Ты как?» — «А ты как?» — «Да никак…» Глупая трата времени.
А вот тут Леонид Вячеславович сильно ошибся. Если бы Форс знал, о чем будут говорить Олеся и Рубина, он бы много дал, чтобы иметь качественную запись этой беседы…
* * *
Разговор со Светой очень помог Антону. В полном соответствии с ее именем, в душе осталось что-то светлое, хорошее, полностью вытеснившее из памяти разговор с отцом.
А Максим, оказывается, совсем бодрячок. Уже не лежачий больной, а самый что ни на есть сидячий.
— Ну здорово, раненый!
— Привет.
Антон пожал Максиму руку. Чуть сильнее, чем это следовало бы делать. Макс ойкнул.
— Больно? Извини.
— Да нет, ничего, пустяки. Я уже практически здоров.
— Ладно, здоровый, принимай фрукты.
Максим молча показал в угол, где уже лежало несколько пакетов с апельсинами. Оба засмеялись.
— Еще немного — и фруктовый лоток можно открывать.
— Слышь, Антон, а какие там новости на большой земле?
— Да нормально все. Отец-громовержец из Москвы вернулся. Так что… сам понимаешь… Тебе, можно сказать, повезло.
— Ничего себе — «повезло»!
— Да нет. Ты же понимаешь, мне теперь одному за все отвечать приходится.
— А что, Николай Андреевич сильно всеми недоволен? И мной тоже?
— Нет. Ты-то у нас был на волосок от смерти. За тебя он больше всех переживает. А все шишки нам достаются. В основном, мне!
— М-да… Смешно. Значит, мне и вправду повезло. А про бульдозер на кладбище он знает?
— Да, знает… Ну ладно. Я пойду, поправляйся, начальник…
Антон как-то сразу засобирался.
— Подожди… — остановил его Максим, Антон тормознул. — Значит так. Дуй в гостиницу и привези мне сюда мои вещи.
— Зачем?
— Надоело тут. Заживает на мне, как на кошке. А там у вас такие дела! Натворили вместе, и отвечать будем вместе. Я все же как бы начальник был все это время. А теперь отлеживаюсь в уголке…
— Ну ты даешь…
— Значит так, при гостинице есть котельная. В ней замечательный старик — Палыч. Возьмешь у него ключ. Заодно познакомишься. Блин! Он же волноваться начнет, что я хочу из больницы уйти. Скажешь, что я его бальзамом раны мажу, и уже все зажило. Это почти что правда.
— И все?
— Все. А, да! Вещи соберешь мне…
Через полчаса Максим с помощью Антона был уже почти одет.
Но, как всегда не вовремя, пришел врач.
— Это что еще за новости?! А ну-ка немедленно раздевайтесь… вам вставать еще рано, а вы уже куда-то собрались!
— Доктор, спасибо вам большое. Но мне действительно очень надо уйти.
— У вас рана глубокая. Швы разойдутся… и что вы будете делать?!
— Не разойдутся…
— Вы вообще отдаете себе отчет?..
— Доктор, я взрослый человек и все прекрасно понимаю. Вот расписка, что я ухожу по собственной инициативе и предупрежден вами обо всех возможных последствиях.
— Какая еще расписка? Раздевайтесь и ложитесь.
— Доктор, я все равно уйду!
Максим оставил расписку и вышел.
Врач постоял в недоумении. Потом сказал, ни к кому не обращаясь:
— Вот идиот! Жить надоело!
И убежал дальше по своим делам. У него тут полная больница таких! А то и еще хуже.
«Собрали — разобрали», «приехали — уехали» — это в цыганской крови. Набережная за несколько минут превратилась в импровизированный театр. Но самая важная, поистине эпохальная процедура проходила в леске на склоне, спускающемся к Волге.
Бейбут и Розаура наряжали дебютанта Сашку в сценический костюм. Как же хотелось ему покрасоваться перед Маргошей! Да тут Граф приболел, пришлось оставить в конюшне. Остальные же лошадки не такие талантливые актеры.
Вот тогда и появилась мысль к Люцитиному медвежонку добавить большого медведя. Благо большая шкура, пересыпанная духмяной сухой травой против моли, давно уж залежалась в Бейбутовом трейлере.
Сашка ворчал обиженно:
— Все люди как люди… Один я как дурак, ей-богу!
— Нет, Сашка, ты у нас не дурак! Ты у нас Михал Потапыч по сценарию — главный герой русских и цыганских сказок. Роль у тебя такая…
— Да разве это роль…
— Сашка, не бывает маленьких ролей. Вспомни Станиславского… Да что там! Сличенко вспомни, в конце концов!
