Мать на протяжении всей поездки оставалась странно притихшей, перебивая очередную побасенку Говарда только напоминанием о том, куда в очередной раз следует свернуть.
Я облегченно вздохнула, когда впереди показался их дом, чем-то удивительно напоминавший мать: такой же элегантный и безмятежный, казалось, находившийся в миллионе миль от тех проблем, которые я оставила у себя дома. Мы вошли в прихожую. Саша, собака матери, французская болонка, которую я, честно говоря, люблю, хоть она и похожа на тявкающий комок ваты на ножках, выбежала навстречу, подпрыгивая, махая хвостом и радостно фыркая, после чего перевернулась на спину и подставила мне розовое в коричневых пятнах брюшко.
– Привет, Саша, – прошептала я, наклоняясь и протягивая руку.
– Не трогай собаку! – хором завопили мать и Говард, но было слишком поздно. В воздух фонтаном брызнула струйка мочи, образовавшая на полу желтую лужицу. Саша встала, подозрительно понюхала ее и чихнула.
– Последнее время она всюду писает, – пояснила мать, прежде чем обратиться к собаке:
– Мамочка очень сердита на тебя, плохая, плохая девочка! Даже смотреть на тебя не желаю! Уходи отсюда! – резко воскликнула она, показывая на кухню. Саша уныло поплелась туда, поджав хвост.
– И когда это началось? – спросила я.
– Месяцев шесть назад. Ее врач считает, что всему причиной нервное расстройство.
– Врач?
– Да, мы возили ее к специалисту по поведению животных. Он прописал специальные транквилизаторы, которые вроде бы помогали первое время, но потом она снова начала писаться. Но, так или иначе, Себастьян, ее врач, кстати, потрясающий, считает, что скоро найдет подход к Саше.
Услышав свое имя, Саша радостно ворвалась в прихожую, очевидно устав от одиночного заключения и спеша заслужить милость хозяйки. Бедняжка уселась у ног матери, очаровательно склонив головку набок и подняв лапку в молчаливой мольбе о прощении. Но мать это не тронуло.
– Я с тобой не разговариваю, – строго сказала она, покачав головой. – Ступай на кухню.
– Ма, это несправедливо! Она уже не помнит, что натворила, – запротестовала я, тронутая печальными карими слезящимися глазами и подергивающимся носом. – И она такая несчастная.
– Ничего, переживет, – отмахнулась мать. – Помнишь, где гостевая комната? Сейчас покажу.
Я оглянулась на Сашу, которая прижалась к полу, всем своим тельцем выражая покорность судьбе, и неожиданно позавидовала собаке. Точнее, ее возможности легкого доступа к лечению и лекарствам.
* * *
Следующие несколько дней я провела в закрытом бассейне, которым мать и Говард никогда не пользовались: иногда плавала медленно, как морская черепаха, но чаще величаво курсировала на надувном кресле, читая книги из материнского собрания романов Джона Д. Макдоналда. Истории Макдоналда о бездельнике и лоботрясе Тревисе Макги, о бесчисленных спасенных им героинях и их развлечениях в его плавучем доме в Форт-Лодердейле, где они пили джин «Будлз», ели стейки и загорали до восхитительно нездорового оттенка бронзы, оказались именно тем необходимым избавлением от тяжелых мыслей, в котором я нуждалась. Мама и Говард приглашали меня на вечеринку с танцами в свой загородный клуб, но я отказалась. Предпочла провести вечер за просмотром «Титаника» и холодными китайскими закусками, оставшимися со вчерашнего дня.
Я видела, что мама беспокоится за меня. Несколько раз я подмечала, как она украдкой выглядывает в стеклянные двери, соединявшие бассейн с ее солярием, а как-то она даже вышла и спросила, не хочу ли я съездить в торговый центр, или к ее стилисту, или сыграть партию в гольф (можно подумать, я когда-нибудь брала в руки клюшку). Но я неизменно качала головой и накладывала очередной слой крема для загара на все еще белые руки. И поскольку мое поведение было возмутительно асоциальным, я пыталась его загладить, моя посуду и помогая готовить простую летнюю еду, на которой они существовали круглый год. Правда, мама и Говард неизменно прогоняли меня, упрашивая не дурить и отдыхать побольше. Я отступала и удалялась в свою комнату смотреть старые фильмы или возвращалась в плавающее кресло.
Все это время я почти не вспоминала о Мадди, Джеке и Максе, об оставленных дома проблемах, что было очень странно, – ведь я вечно мучаюсь сомнениями, тревогами и опасениями. Но сейчас все казалось таким далеким, словно случилось с кем-то другим, и мне совсем не хотелось возвращаться к бесчисленным неприятностям. Честно говоря, день, когда я должна была появиться на работе, уже прошел. Вечером, уже после того как Роберт должен был покинуть офис, я позвонила на его голосовую почту и оставила короткое сообщение о несчастье в семье и необходимости взять дополнительный отпуск за свой счет. Он, конечно, мне не поверит, возможно, даже уволит, но у меня просто не хватало энергии страдать из-за этого. Мной овладела какая-то апатия, и сил бороться с ней не было.
Как-то мать появилась у бассейна с радиотелефоном в руках.
– Тебе звонят, – сообщила она.
Я приоткрыла один глаз и взглянула на нее.
– Никто не знает, что я здесь.
– Это твоя сестра. Хочет с тобой поговорить, – объяснила мать, протягивая телефон. Я подплыла к тому месту, где она стояла, и взяла трубку.
– Алло?..
– Привет, это я, Элис.
– Как дела? Все в порядке?
– В полном. Я все еще в той самой фирме, все еще встречаюсь с Люком, все еще пытаюсь решить, оставаться в Калифорнии или нет, – сказала она, как и всякий раз при разговоре со мной.
Моя сестра давно работала дизайнером в рекламной фирме, жила в одной и той же квартире и пять лет встречалась с мужчиной, который буквально умолял ее принять обручальное кольцо, но страх перед прочными отношениями и обязательствами мешал ей определиться, поэтому Элис постоянно твердила, что все вокруг временно и что она в любую минуту может все бросить и вернуться на Восточное побережье.
– Но, как бы то ни было, – продолжала она, – мне позвонила мама. Она волнуется за тебя и хотела узнать, что происходит.
Что-то подобное я и предполагала. В отличие от многих сестер мы с Элис подругами не были. Нет, между нами не было и вражды, просто мы почти не интересовались жизнью друг друга. Когда наши родители были вместе, мы еще как-то виделись, но когда брак распался, мы с Элис окончательно стали чужими. Иногда перезванивались, слали открытки, обязательно дарили друг другу что-нибудь на Рождество или дни рождения, но не более того. Во всяком случае, это были не те отношения, когда делишься с сестрой тем, что случилось на этой неделе.
– Передай, что я просто устала и отдыхаю, – посоветовала я.
– Но она сказала, что ты ни разу не вышла из дома и выглядишь так, словно потеряла лучшую подругу, – не унималась Элис.
