— Bien sur, mademoiselle[75], — ответил швейцар, наклоняясь к полуоткрытому окну водителя и пускаясь в самые подробные объяснения, какие мне когда-либо доводилось слышать. Водитель периодически кивал.
— Ты записываешь все это? — спросила шепотом мама. Я беспомощно пожала плечами. Я перестала что-либо понимать уже после упоминания первого поворота.
— Заплачу, чтобы он подождал нас, — пообещала я, пытаясь ободряюще улыбнуться ей.
Швейцар дружески шлепнул такси по крыше И пожелал нам успеха.
«Хуже некуда, — подумала я, — хотя, конечно, не хуже, чем погоня за несбыточным в случае Луиса-Хайнца и Жака». Откинулась на спинку и постаралась расслабиться. Судя по описанию маршрута, нам предстояла долгая поездка.
Через двадцать пять минут, миновав не запертые и не охраняемые ворота, я спряталась за тележкой, наполненной рулонами лайкры и кожи.
В такси мы согласовали план действий, основанный на информации, полученной от Шони: мама и я встанем на страже в главном помещении мрачного бетонного блока склада. Несмотря на то, что открытое пространство было большим, как футбольное поле, можно было почувствовать клаустрофобию, находясь в центре скопления двух десятков тележек с тканями всех оттенков черного, белого и серого.
Тем временем Жак отправится на поиски кладовой, где держали Луиса-Хайнца. Мы очень надеялись, что он все еще там. Мы даже не рассматривали возможность того, что он может находиться где-то еще, не говоря уж о том, чтобы составить запасной план действий, — пока в моем мозгу не сверкнула внезапно эта мысль, в тот момент, когда кусок кожи задел макушку. «О, черт», — пробормотала я, отметая и мысль, и кожу. Я пыталась думать о чем-нибудь хорошем — о том, как Жак воссоединяется с Луисом-Хайнцем. А Лола — с теми платьями. А я — с…
Из состояния мечтательности меня вывела вибрация мобильного, который я прикрепила к своему ремню — уродливому, но необходимому модному аксессуару, раз уж я не догадалась взять с собой новую вместительную шоколадно-коричневую кожаную сумку «Боттега Венета» с маленьким карманом для телефона, удобно расположенным на замшевой внутренней поверхности, достаточно низко, чтобы быть спрятанным от «липких» пальцев посторонних. Я оставила включенной только функцию текстовых сообщений, ведь не могла же я отправиться в свой первый полицейский рейд с мобильным, который мог зазвонить в самый неподходящий момент?
Мама наблюдала, как я прокручиваю строчки сообщения, и, естественно, видела выражение моего лица, постепенно приобретающего глупую слащавость.
— Ник? — прошептала она.
— Да… — усмехнулась я. — Но что я должна сообщить ему, находясь здесь в этой… этой… ситуации?
Уже сам разговор об этом сделал меня упрямой, я сунула голову между двумя рулонами ткани и осмотрела склад. Никаких признаков жизни. Я втянула голову, как черепаха под панцирем.
— Я должна послать ему какое-нибудь текстовое сообщение.
Мама подняла брови.
— Наподобие тех, что посылают друг другу десятилетняя дочь Макдаффа и ее друзья? Неужели больше никто нормально не разговаривает?
— Гм… нет, если не с кем, — призналась я. Одному лишь Богу известно, насколько проще было отвечать «нет» Рода, и по электронной почте.
— Знаешь, миссис Макдафф убеждена, что тот усеченный язык, который дети используют сегодня для мгновенной передачи сообщений и прочего, делает их почти неграмотными, — выдала моя мама с большой степенью неодобрения. Она имела привычку перескакивать с одного на другое. — А ты — ты работаешь для журнала новостей! Ты ведь писатель!
— Да, я писатель, и, вероятно, ты права, — ответила я. — Но здесь особые обстоятельства — это смягчает мою вину. Так что мне ответить? — Я стиснула телефон в правой руке, держа наготове большой палец, в то время как мама заглядывала через мое плечо.
— Сообщи ему, что ты в данный момент занята, — посоветовала она нерешительно.
Я снова открыла сообщение Ника и выбрала функцию «ответить». Затем я позволила своим большим пальцам «поговорить», усердно нажимая соответствующие кнопки, пока не получилось правильное письмо. Я задалась вопросом, быстро ли обнаружили доктора новую эпидемию среди подростков, сопровождаемую мононуклеозом и прыщами: растяжения связок большого пальца, вывих большого пальца или даже параличи большого пальца, вызванные без конца повторяющимися нагрузками.
«Будьте прокляты, травмы!» Я напечатала и прочитала: «ПОЛУЧТВ СБЩЩАС ЗНТАПОГВРПЗЖ».
— Вау, довольно безлично, не так ли? — прошептала мама.
Тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук. «ПОЛУЧ ТВ СБЩ ЩАС ЗНТА ПОГВР ПЗЖ ХОХО».
— Лучше? — спросила я маму.
Она всмотрелась в крошечный экран:
— Изумительно. Это более странно, чем я могла подумать. Что это за язык? Где ты всему этому научилась?
— Понятия не имею, — призналась я. — Может, у моделей, с которыми я встречалась. Они приблизительно на том же образовательном уровне, что и дочь миссис Макдафф, — усмехнулась я. — Итак, мне отправлять это сообщение или нет?
Мама кивнула, и я исполнила. Не успела я снова прицепить телефон на пояс, как он опять завибрировал. Я открыла крышку и увидела новое сообщение: «Я ДЛЖ ТБ УВДТ ГДЕ ТЫ».
Как бы сильно я ни хотела увидеть его тоже, вряд ли сейчас для этого было подходящее время… не так ли? Но прежде чем я осознала опрометчивость своего поступка и прежде чем моя мама, которая каждую минуту окидывала взглядом склад, смогла проследить за тем, что я делаю, я успела настрочить: «НА СТРЖ СКЛАД ЛЕ ДО ЛЯПЕН», и нажала «Отправить».
Плохая, плохая девочка.
— Что за…
Остаток предложения застрял у меня где-то между мозгом и горлом. Я стояла парализованная, беспомощно моргая, как испорченный телевизор. Вспышка света — расплывчатые очертания снопа искр. А потом ничего.
— Что за… — начала я снова. И опять замолчала на том же самом месте и по той же причине. Словно возникшая мысль оказалась слишком невероятной, чтобы высказать ее до конца. Двери склада распахнулись — на пороге стоял Ник с двумя кинооператорами. Я смотрела на него как громом пораженная, лишившись дара речи. То есть я имею в виду, что, сообщив ему свое местонахождение, я не так уж сильно удивилась его появлению. Но что здесь делали эти камеры?
Я ощутила тяжелый взгляд пары пытливых глаз.
— Это тот, о ком я думаю? — спросила мама.
— Господи, — сказала я. — Боже мой! — И, быстро нырнув за цементную колонну, крепко зажмурилась. «Надо… взять… себя… в руки, — подумала я. Глубокий вдох. — О-о-о… Ох…»
