Миша выключает свет и ныряет под одеяло. Прижимается ко мне и нависает сверху. Я обнимаю его за шею и целую. Мои любимые губы, которые свели с ума еще тогда на набережной.
— Кажется, ты стал целоваться лучше. Но я не распробовала. Мне надо еще. Гормоны требуют.
— Спать давай ложиться, гормон. Мне надо завтра рано встать. Я выбиваюсь из графика и не успеваю закончить проект.
Миша разворачивает меня спиной к себе и прижимает. Гладить низ живота, не заходя за верхний край трусиков. Видимо, чтобы лишний раз не будить во мне кондитера.
* * *
— Лер, — слышу как жмется ко мне на подушку, утыкаясь в шею, — подвинься, не могу своею подушку найти.
Я переворачиваюсь на другой бок и вытягиваю затекшую ногу.
— Мне было неудобно спать и теперь на твоей подушке спит мой живот.
— Ладно, пусть спит, куплю завтра еще одну подушку. Раз теперь и живот должен спать на подушке.
— Лучше купи мне специальную, для живота.
— Хорошо, куплю тебе специальную.
Прижимаюсь к нему ближе спиной и попой и кладу руку себе на грудь. Если без кекса, так хотя бы в его объятиях. Зря я об этом подумала. Сон тут же проходит, зато просыпается либодо.
— Миша, Миш…
— М, — мычит сквозь сон. — Я не могу уснуть.
— Болит что-то?
— Гормоны.
— Маму в магазин отправить?
— Миш, ну сколько мы так ее будем дергать? Та квартира все еще на мне числится. Давай в нее переедем. С твоей мамой очень хорошо, но у нас же своя семья. Я хочу за тобой ухаживать, готовить тебе, стирать, а не пользоваться маминой помощью. И я тебя хочу не по расписанию.
— Хочешь вернуться в ту квартиру и снова зависеть от отца?
— Мы можем ее продать и купить что-то другое. Новая жизнь в новой квартире. Я съехала оттуда, чтобы он меня не нашел, но квартира на мне.
— Дай мне время, и я сам заработаю на квартиру.
— Я не говорю, что ты не зарабатываешь, просто, если есть возможность, почему бы ей не воспользоваться.
— Потому что эту возможность дает твой отец. Я не хочу от него ничего. Даже коврика коридорного.
— Упрямый какой.
— Угу, спи давай, а то мне вставать рано.
Он кладет руку мне под живот, а второй рукой обнимает за шею. В таком положении как в коконе. Если бы не его мама…. Может, устроить ему кекс-каникулы, чтобы сам понял, что втроем, вернее, вчетвером, нам слишком тесно будет. А еще лучше включить режим соблазнительницы-монашки. Вот тогда он сам взвоет.
Спустя несколько недель
Такси тормозит возле больницы и я быстро выхожу, но на ступеньках останавливаюсь. Миша был бы против, поэтому ничего не знает, а я все равно приехала к отцу. Как будто груз висит какой-то. Хочу или срезать уже его и навсегда выкинуть, либо свыкнуться и жить дальше с ним.
Его удалось вытащить с того света и даже дать возможность жить. Но как бы не было смешно, все его деньги не сделали бы так, чтобы он смог снова ходить самостоятельно. Впереди еще будет дорогостоящая реабилитация за границей, но она все равно не сделает его прежним.
Я не знаю даже, когда намечается его отъезд, потому что мама тянет с этим. Не хочет меня оставлять тут, а отец умело манипулирует ею, зная ее слабые места. Ей бы смелости набраться и оставить его, оторваться, как мне, но для этого нужен толчок. Но не такой, как сейчас. У меня это был ребенок. Только тогда появились силы и смелость пойти против.
Сегодня я решилась наконец съездить к нему и посмотреть на такого больного и прикованного к инвалидному креслу. Даже интересно было, что он мне может сделать теперь? Квартиру мы все-таки продали и манипулировать ей он не мог. Я беременная уже и не нужна для его планов. Может теперь он признает, что ошибся и попросит прощение.
Я должна успокоиться и не нервничать. Он ничего мне не сделает. Я в любой момент могу уйти, но я должна пересилить себя и посмотреть ему в глаза. Сказать все, что думаю и о чем болит. А главное понять, жалеет ли он хотя бы о чем-то.
Но внутренний голос так противно ухмыляется.
Если бы жалел, то позвонил бы сам.
Захожу в палату, не здороваясь, и вижу отца с закрытыми глазами. Отдыхает неподвижно на кровати. Рядом провода и аппараты. А толку…
Когда все пошло не так? Когда деньги стали важнее меня. Когда он так заигрался в Бога, что забыл о простых смертных и своей семье. Все ведь могло быть по-другому.
Я специально шумно двигаю стул ближе к нему, но так, чтобы не достал, если вдруг захочет что-то сделать, и усаживаюсь.
Веки подрагивают и он открывает глаза. Устало смотрит, как будто не верит, что я перед ним.
— Лера? — тихо хрипит. Голос скрипучий, как будто он не разговаривал ни с кем уже долго.
— А что, уже не узнаешь?
Он облегченно выдыхает.
— Я знал, что ты придешь когда-то.
— Я думала ты объявишься первым. До того, как это с тобой случилось.
— Дай руку.
Я послушно выполняю его просьбу. Не знаю, зачем. Жду наверное, что он попросит прощение и скажет наконец что-то доброе для меня.
— Я не знаю, сколько мне осталось, потому что после этой аварии затронуты разные органы, но я хочу чтобы ты выполнила мою просьбу.
Я пришла в надежде услышать исповедь, а он все равно включает режим Бога и заставляет верить в него.
— Пообещай, что выполнишь.
— Я ничего обещать не буду. И, скорее всего, и выполнить не смогу. Наши желания с тобой давно на противоположных полюсах.
— Меня слушай и делай, и будешь жить еще лучше. Я хочу, чтобы ты стала во главе всего, что у меня есть. Чтобы развелась со своим и вышла замуж за надежного человека. Вы преумножите мой бизнес и вы с матерью никогда ни в чем не будете нуждаться.
За надежного человека…
— Самый надежный человек — это мой муж. Поэтому я уже замужем за ним.
— Не смеши меня, — ухмыляется в ответ. — Единственный достойный тебя человек — это Ван. Я говорил с ним недавно. Он так и не женился. Значит, не забыл тебя, значит все еще ждет. Вернись к нему.
— Серьезно?
Я такая наивная. Люди, которые окружают меня теперь, умеют любить, заботиться, поддерживать. Люди, от которых я сбежала, при всех своих деньгах, — пустые внутри. Таким и мой отец стал. А может всегда был, но удобно было так всем.
— Это наш семейный бизнес.
— Это твой бизнес. Пойми ты уже. У меня семья. У меня муж, которого я люблю. У нас ребенок будет. Как это все бросить и выйти за другого и выбрать деньги? Ты как понять не можешь? Я никогда не выберу прежнюю жизнь. Если бы хотела, давно вернулась бы.
— Один раз выбрала, от ребенка избавилась, значит, можешь отказаться и еще раз. Бьет по больному, заставляя сжаться и снова окунуться в прошлое. Зачем пришла только… Не хочу больше этого. Не хочу. Вроде бы и жалко его — здоровым уже не станет, но…
— Знаешь что, сними свои деньги. Все. Выложи их стопочками вокруг себя и радуйся, что ты столько заработал. Что ты спрятал за ними свою дочь, похоронил смех внучки. Никогда не узнаешь, как это, когда ручки маленькие тебя обнимают и зовут “дед”. Не купишь этого. А эта гонка твоя за богатством приведет к тому, что один окажешься, а вернуть нельзя будет ничего. Ты сам всего этого себя лишил. Зная, что ты говорил и чего желал мне, я никогда не буду с тобой больше общаться и тем более побоюсь показывать тебе свою дочь. Прощай, папа.
— Дура, я же для тебя. — Он пытается приподняться, но я поднимаюсь и не хочу больше находиться тут. — Не понимаешь, что без меня ты не справишься.
— Уже справляюсь. Представляешь? И в двушке живу с мужем и свекровью. И квартиру скоро купим себе новую. И денег хватает. И счастлива, представляешь?
— Обманывай-обманывай себя. Сидеть будешь всю жизнь дома. Ни попутешествовать, ни побывать больше на показах, ни одеваться по последним коллекциям. А так, как нищая, да… вспомнишь еще мои слова. — Его голос становится бодрее, когда появляется желание доказать, что он прав.
