Может, у меня и нет высшего образования, но не нужно быть гением, чтобы понять генетику близнецов и строение ДНК.
Слезы хлынули из моих глаз, покрывая ресницы, как будто прорвало плотину.
— Как ты можешь быть в этом уверен? — пожалуйста, не будь уверен. Я не могу справиться с таким уровнем обмана.
Ирония не прошла мимо меня. Я предпочитаю ложь правде в любой день прямо сейчас.
— В моей жизни было всего несколько женщин, и ни одна из них не была из Америки. Я был верен своей бывшей жене — ну, девушке в то время. Но мой брат… он был другим. Более раскованным. — его голос дрогнул. — Ты бы ему понравилась. Ты напоминаешь мне его своим юмором и улыбкой. У него даже был такой же взгляд, как у тебя, когда у него появлялась идея или он был слишком взволнован.
Маттео продолжает говорить, но мне трудно переварит его слова. Ничто не имеет значения, кроме того факта, что он говорит о своем брате в прошедшем времени.
— Почему ты говоришь о нем, как о мертвом?
Маттео смотрит вниз на свои колени.
— Он скончался в лето после твоего рождения.
Несколько слез, которые я пролила ранее, превращаются в водопад, стекающий по моему лицу и падающий на колени. Я не могу в это поверить. Я не хочу в это верить. После всех этих лет ожидания и желаний… После того, как Маттео притворялся моим отцом и рассказывал мне истории. Все это не имеет значения. Вся эта чертова поездка была бессмысленной. Моего отца даже нет здесь, не говоря уже о том, что он мертв.
Боже, как моя жизнь с годами становится все хуже и хуже? Я не пытаюсь смахнуть слезы. Они непрерывным потоком текут по моему лицу, впитываясь в ткань джинсов с вышивкой.
Мой отец действительно умер. Ушел еще до того, как у меня появился шанс встретиться с ним. Мои легкие горят, когда я глубоко вдыхаю, пытаясь унять боль, нарастающую в груди.
— Скажи что-нибудь. Пожалуйста, — хрипит голос Маттео.
— Что ты хочешь от меня услышать? Ты солгал.
Черт, это больно. И что еще хуже, я должна была ожидать этого. Вместо этого я ослабила бдительность по отношению к единственному человеку, от которого ждала, что он будет рядом со мной.
Я издала пронзительный смех. Конечно, он меня подвел. Как будто я проклята, вечно окружена людьми, которые не собираются меня поддерживать.
Он вздрагивает.
— Я никогда не хотел лгать тебе. Но я не знал, как сказать тебе, когда узнал правду. За свою короткую жизнь ты пережила слишком много трагедий, и я не хотел добавлять к ним еще одну.
— Нет ничего более трагичного или жестокого, чем чувствовать, что я обрела отца только для того, чтобы потерять его на той же неделе, — огрызнулась я.
— Мне жаль.
— Сожаление ничего не исправит.
Он кивает головой.
— Ты права. Я хочу загладить свою вину перед тобой.
Я встаю, не в силах больше выносить этот разговор. Мне нужно время, чтобы разобраться. Чтобы выплакаться. Чтобы осознать тот факт, что мой отец умер.
— Ты сказал, что Сантьяго сказал тебе, что ты должен сказать мне правду, потому что это правильно. Что ты имел в виду?
Маттео кивает, как провинившийся болванчик.
От мысли о том, что Сантьяго уже несколько дней принимает участие в этой схеме, мне становится плохо.
— Он знает о твоей настоящей личности?
Опять кивок.
Я хочу кричать. Мне хочется блевать. Я хочу запустить чем-то хрупким по комнате и смотреть, как оно разлетается на миллион кусочков, как мое сердце.
— Он также добровольно скрывал это от меня? — я говорю эти слова больше для себя, чем для Маттео. Мое сердце не хочет верить, но в глубине души я знаю правду.
Как может Сантьяго говорить мне, что любит меня в одну минуту, и лгать мне в другую? Это не любовь, это притворство.
— Послушай, он хотел, чтобы я сказал тебе сразу же, как только узнал, но я попросил его подождать, пока я не смогу…
Я поднимаю руку, останавливая слова Маттео.
— Вы оба были неправы. Мне все равно, какое оправдание ты хочешь придумать для него. Сокрытие информации — это более красивая разновидность лжи, призванная заставить лжецов чувствовать себя лучше.
— Он никогда не хотел лгать.
— Тогда он не должен был делать этого в первую очередь, — я выхожу из комнаты, оставляя за собой ошеломленного Маттео.
Я открываю входную дверь и выхожу на дорожку. Слезы продолжают падать, и я смахиваю их дрожащими пальцами.
— Подожди. Хлоя! Подожди! — Маттео зовет сзади. — Пожалуйста, дай мне шанс объяснить все получше. Как только ты успокоишься, так сразу.
Все, что я могу сделать, это кивнуть головой. Мне нужно больше ответов, какими бы болезненными они ни были. Возможно, это будет нелегко, но мне нужно узнать об отце, а этого никогда не произойдет, если я сбегу. Я не могу разговаривать с Маттео до конца сегодняшнего дня. Если я это сделаю, то разобьюсь на тысячу кусочков, а я не готова к такому разрушительному опыту.
С болью в сердце лучше справляться наедине, в первую очередь, вдали от тех, из-за кого она случилась.
Глава 44
Хлоя
Когда я возвращаюсь в дом Сантьяго, я уже в состоянии боевой готовности. Слезы высохли, оставив на моих щеках полосы румянца. Когда я возвращаюсь, Сантьяго нет в дверях. Я отчасти благодарна ему, потому что это дает мне возможность обдумать его поступок.
Я иду в свою спальню и оставляю дверь открытой, не заботясь о том, войдет ли Сантьяго.
Ему не потребуется много времени, чтобы найти меня. Я бы пожалела его за ту бурю дерьма, в которую он попал, но, в конце концов, он сам является ее причиной.
— Что происходит? — его брови сходятся вместе, когда он видит мой чемодан на кровати.
— Я уезжаю, — мой голос звучит как лед.
Стук его iWalk заполняет тишину.
— Что? Почему
Я пожимаю плечами и бросаю свою одежду в чемодан, не заботясь о том, как она приземлится, лишь бы попала туда. Я отчаянно пытаюсь сделать этот процесс как можно более безболезненным для себя. Я не трушу перед лицом боли, но даже у меня есть свои пределы. И вот этот человек — высшее испытание для меня.
— Маттео рассказал мне об отце, — я бросаю в багаж пару кроссовок с усилием, и они шлепаются на мою одежду.
— Что ты имеешь в виду? Посмотри на меня, — Сантьяго неуверенно кладет руку мне на плечо.
Я вздрагиваю от его прикосновения, и он отшатывается.
— Не притворяйся, что ты не знаешь. Он рассказал мне все, включая то, что ты несколько дней знал о моем настоящем отце и не рассказал. Если я о чем-то и прошу тебя во время этого разговора, так это больше не притворяться. Думаю, мне хватит твоей лжи на всю жизнь, — мой хриплый голос ломается. Я моргаю, сдерживая слезы, грозящие хлынуть из глаз.
Я могла плакать при Маттео, но я отказываюсь плакать при Сантьяго. Он последний человек, который заслуживает моих слез, особенно, когда он является их причиной.
— Хлоя, пожалуйста, послушай меня. Я не лгал тебе.
Я крутнулась на месте.
— Для меня утаивание правды — это то же самое, что и ложь; неважно, как ты хочешь обосновать это в своей голове. Ты знал истинную личность Маттео и ничего не сказал. Ты позволил мне жить как ни в чем не бывало. И что еще хуже, ты позволил мне поверить, что мой отец действительно жив, а это просто жестоко.
Он отшатнулся.
— Я не хотел этого. Я просил его рассказать правду, а он не послушал. Ты должна мне поверить. Когда ты приходила к нему домой в первый раз, он должен был рассказать тебе. Таков был план.
Все сходится.
— Ты знал. Вот почему ты хотел пойти со мной.
Он кивает, чувствуя себя неловко, когда я начинаю хмуриться.
— И именно поэтому ты набросился на меня, когда я вернулась и задала сотню вопросов. Ты знал, даже тогда.
