«Кельтская музыка, — шепнул внутренний голос. — Постой-ка, а разве ты сам не прикидывал, как относятся Маги и ему подобные к народной музыке?»
— Неважно, — пробормотал Шон, опустившись на землю и швырнув в море камень. — Я собирался приглядеться к Маги при встрече, оценить его и, может, показать ему какую-нибудь из своих песен.
Ту, что выберу сам. Ту, какую сочту подходящей. Потому что это мое и только мое.
«А когда в последний раз ты считал песню законченной и подходящей?» — не унимался назойливый внутренний голос.
Пожалуй, никогда, вынужден был признать Шон и сердито швырнул еще один камень.
— Проклятие! — Пытаясь усмирить свой гнев, Шон втянул в себя холодный воздух.
Как объяснить кому-то другому, какое невыразимое счастье испытываешь, когда рождаются слова и звуки? А от мыслей, что с этим нужно что-то делать, голова идет кругом и кажется, будто стоишь на краю утеса, неготовый к прыжку.
Бренна подтолкнула его, и его это возмутило. Пусть она добилась желаемого результата, но он не просил, чтобы его подталкивали. Она этого никогда не поймет.
И это тупик для их отношений.
— Мужчина должен быть гордым, — заметил Кэррик, сидевший на камнях неподалеку.
Шон едва удостоил его взглядом.
— Я переживаю личный кризис. Вы не могли бы оставить меня в покое?
— Она уязвила твою гордость, и я не могу винить тебя за гнев. Женщина должна знать свое место, а если не знает, надо ей показать.
— Дело не в месте, высокомерный всезнайка.
— Не отыгрывайся на мне, парень, — предупредил Шона Кэррик. — Сегодня я на твоей стороне. Без сомнения, она хватила через край. Интересно, о чем думала эта женщина, когда так обошлась с тем, что принадлежит тебе? Конечно, песню ты ей подарил, но это дела не меняет.
— Да, так и есть.
— Я того же мнения. Но и смелости ей не занимать. Устроила для тебя свободный вечер…
— Так это она устроила? — Шон выместил возмущение на подвернувшемся камне. — Я же знал, что не чокнулся. Проклятие!
— Окрутить тебя, вот что она задумала. — Кэррик взмахнул рукой, и маленькая звезда соскользнула с его пальцев и полетела над водой, оставляя серебристый след. — Приготовила ужин, накрыла стол, зажгла свечи, нарядилась. Никогда не встречал более хитрой женщины. К счастью, ты вовремя ее раскусил. Может, в конце концов, следовало обратить внимание на ее сестру. Она юна, зато более покладиста, что скажешь?
— Заткнитесь! — Шон вскочил, зашагал прочь и нахмурился, услышав за спиной смех Кэррика.
— Ты пропал, молодой Галлахер. — Кэррик запустил в небо еще одну звезду. — Ты еще не решаешься броситься в омут, но ты пропал. Смертные, почему вы предпочитаете страдать, а не радоваться и веселиться?
На этот раз, когда Кэррик взмахнул рукой, на его ладони появился кристалл, гладкий и прозрачный, как спокойная вода. Поглаживая его, Кэррик смотрел на возникший внутри кристалла образ. Красивое лицо, нежные глаза, зеленые, словно орошенная росой трава, и волосы, светлые, как свет зимнего солнца.
— Я скучаю по тебе, Гвен. — Прижав кристалл к сердцу, Кэррик подозвал своего коня и помчался по небу, как мчался сотни лет, ночь за ночью. В одиночестве.
* * *
Коттедж был пуст, когда Шон вернулся. А он и не ждал ничего другого, да и не хотел ничего, кроме одиночества. Бренна убрала еду, а вот это его удивило. При своей вспыльчивости она скорее бы швырнула в стену кастрюлю или сковородку, или что ей там подвернулось под руку.
Однако в кухне было опрятно, как в церкви, и витал в воздухе слабый запах свечного воска. Шон вынул из холодильника бутылку пива и прошел в гостиную. Он не стал разжигать потухший огонь в камине, решив просто посидеть наедине со своими невеселыми мыслями. Если уж ему обеспечили свободный вечер, можно провести его по собственному разумению.
Шон сел за пианино, коснулся пальцами клавиш и заиграл.
Мелодию, которую Шон подарил ей, и услышала Бренна, подходя к калитке, и вздохнула с облегчением оттого, что нашла его. Но тут же к ней вернулись тревога и боль, словно солью посыпали свежую рану.
Бренна надавила на калитку, не смогла открыть, подергала щеколду и отступила в панике.
Слезы застилали ей глаза.
— Шон, ты что, заперся от меня?
Музыка смолкла. В воцарившейся тишине Бренна пыталась справиться со слезами, она не хотела, чтобы Шон увидел ее зареванной. Когда дверь открылась, она крепко сжала кулаки и напряглась.
Шону показалось, что он слышал ее зовущий печальный шепот. Он знал, что она вернулась, а подсказали ему это чувства или магия, не имело значения. Бренна и правда стояла за калиткой. С мокрыми глазами и высоко вздернутым подбородком.
— Ты собираешься зайти?
— Я не могу… — Она всхлипнула. — Я не могу открыть калитку.
Озадаченный, Шон подошел, чтобы помочь, но Бренна покачала головой.
— Нет, не открывай, я останусь с этой стороны. Так даже лучше. Я искала тебя, а потом подумала, что рано или поздно ты же вернешься домой. Я должна была хорошенько подумать, и я… я, наверное, нечасто это делаю. Я…
«Он когда-нибудь заговорит? — в отчаянии подумала она. — Или так и будет стоять, глядя на нее глазами, в которых ничего невозможно прочесть?»
— Мне очень жаль, Шон. Прости меня за то, что я сделала, за то, что огорчила тебя. Поверь, я думала, что делаю это для тебя, что ты будешь рад. Но многое из того, что ты говорил, верно. Теперь я это понимаю. И я не знаю, что мне делать, — в панике проговорила она и отвернулась.
— Бренна, что все это значит?
Она собрала все свое мужество и ответила:
— Я прошу тебя не выбрасывать меня из твоей жизни за одну ошибку, даже за такую большую. Дай мне еще один шанс. И если ничего другого между нами быть не может, хотя бы останься моим другом.
— Я пообещал тебе сохранить нашу дружбу и не нарушу своего слова.
Она прижала ладонь к губам и не отнимала, пока не почувствовала в себе сил заговорить снова.
— Ты так много для меня значишь, я хочу сказать тебе начистоту. — Собравшись с духом, Бренна продолжила: — В чем-то ты был прав, но не во всем. Ты не понял самого главного.
— И ты объяснишь мне, чего именно?
Она сжалась от его ледяного, язвительного тона, но не ощутила в себе ни капли гнева для отпора.
— Ты умеешь бить в самое больное место, — тихо сказала она. — И от того, что ты делаешь это редко, получается еще больнее.
— Прости, мне жаль. — Сам того не желая, он в самом деле пожалел ее, поскольку никогда не видел ее такой несчастной. — Но я еще злюсь.
— Я упрямая. — Бренне нелегко далось это признание, но она не отступала: — Я даже упертая и бываю невнимательна даже к самым близким. Может, к близким невнимательна даже больше. Я думала: ладно, пусть он не делает ничего со своей музыкой, так я сделаю это для него. Теперь я понимаю, что была не права. Я не имела права навязывать тебе свое решение, не имела права обращаться с тем, что принадлежит тебе, как со своей собственностью. Ты высказался, и я не могла не высказаться.
