Соня рассеянно кивала. Обращение с ней Ариши переменилось, неуловимо, не сказать, в чем именно, но переменилось. Ариша говорила с ней противным московским голосом – как будто ей каждая минута дорога, как будто она сейчас быстренько научит Соню жизни и побежит. Соня прежде не замечала в Ари-шином с ней обращении ничего постороннего, ничего, кроме теплой непринужденности, заметила только сейчас, когда прежний оттенок почтительного уважения исчез. Теперь Ариша говорила с ней чуть снисходительно, и в этой снисходительности явственно проскальзывало: да-да, дружеские связи не изменились, даже несмотря на то что Соня перестала быть важным гостем и стала НЕВАЖНЫМ, так себе гостем.
– Не кури в меня… – Соня поморщилась, отогнала рукой дым, – меня тошнит от дыма.
– Ой! Ты… – Ариша некрасиво округлила рот. – Не кури?.. Тошнит от дыма? Правда, что ли?.. Ты, ты… ты совсем обалдела, да? Неужели нельзя было подождать? Вы что, со своим Князевым предохраняться не умеете? Ну скажи мне, Анна Каренина хренова, как в двадцать первом веке можно было умудриться попасть в такую историю, КАК?..
Ариша встала, обошла вокруг стола, остановилась, нависая над Соней, неприязненно разглядывая сверху ее расстегнутую на джинсах пуговицу. Если внимательно, с пристрастием, вглядываться в расстегнутую пуговицу, можно было понять, что Соня уже не прежняя тоненькая Соня. Она сама этого не замечала, Князев заметил первым и, смеясь, утверждал, что их ребенок будет послушной девочкой-отличницей – беременность стала заметна за последнюю неделю, словно в Риме и Венеции Соня расслабилась и позволила их девочке расти.
– Ариша… Я его люблю. Звучит как в романе, но в двадцать первом веке это тоже случается, понимаешь?..
– Не-а, – протянула Ариша, – не понимаю… Я понимаю, когда все нормально… Еще понимаю, что любовь не повод для изменения обстоятельств. Твой Князев для Барби неплохой вариант – фактурный, и в профессии помог бы. А для тебя, дорогая Анна Каренина, он шаг в сторону и вниз. Ты хоть понимаешь, кто ты была и кто стала? С социальной точки зрения. А спать с ним ты быстро привыкнешь, еще и надоест.
– А что, по-твоему, повод? – с любопытством спросила Соня. Она не собиралась обсуждать с Аришей всякие глупости, а вот что та считает поводом для изменения обстоятельств, было интересно.
– Лучшее предложение.
У самой Ариши лучшего предложения не было. Месяц назад они все вместе – с Игорем, Сережкой, девочкой Асей и ее родителями, Мариночкой и Владиком, съездили во Флоренцию. И Мариночка наконец-то увидела башню Пальяцца и написала прелестный флорентийский цикл, и Мариночкин сборник уже вышел из печати, и Игорь даже организовал пару рецензий, и Владика недавно взяли на Аришин канал, и теперь он вел Аришино ток-шоу, и Игорь переспал там, во Флоренции, с девочкой Асей.
И теперь все у всех было хорошо – девочка Ася, все такая же молчаливая, светилась загадочным взрослым светом, Игорь был так ласков с Аришей, словно у них начался медовый месяц, только без секса, и у самой Ариши ВСЕ БЫЛО ХОРОШО. Ее роман с Мариночкой заглох не начавшись – Ариша все же была безнадежно гетеросексуальна. Зато ее новый утешительный любовник чрезвычайно удачно вписался в компанию, и вскоре они поедут в Мадрид, все вместе. Аришин любовник хотел посмотреть Гойю в Прадо, и Мариночка собиралась писать испанский цикл в ритме фламенко, а девочке Асе хотелось посмотреть корриду – странная кровожадность в таком юном молчаливом созданье…
– В Мадрид, в Мадрид, – пропела Ариша. – Теперь малышка Ася чувствует себя взрослой и любимой, а я… тоже…
– В Мадрид хорошо. Я люблю Прадо… Испанской живописи очень мало вне Испании, и, кстати, одна из лучших коллекций в мире у нас, в Эрмитаже, я больше всего люблю «Петра и Павла» Эль Греко, помнишь, в углу висит, – Соня все болтала и болтала, забалтывала неловкость, стараясь не смотреть на Аришу, а та, оставшись без присмотра, выглядела все несчастнее и несчастнее.
– А потом или у Сережки все пройдет, или у Игоря. ВСЕ ПРОЙДЕТ, понимаешь? – Ариша так яростно щелкнула зажигалкой, будто хотела поджечь себе нос. Прикурила, взглянула на Соню и тут же погасила сигарету – пепельница была уже полна таких злобных окурков. – Послушай, ты помнишь мою бабушку? И деда?
Соня удивленно кивнула – конечно, она помнила.
Аришин дед был юристом, бабушка была никем, вернее, она никогда не работала, но была очень КЕМ-ТО, не просто бабушкой. Дом, в котором бабушка жила всю жизнь, родилась и жила, был клановый, как будто птицы стаей прилетели. На первом этаже профессор Васька, на втором Любка, декан, на третьем Петька, главный офтальмолог армии. Про главного офтальмолога Петьку была история – он был совсем еще маленький, когда пришли забирать его отца, шел обыск, а Петька лил воду из клизмы в пианино… Бабушка с дедом говорили на птичьем языке – перебрасывались именами, которые они с Аришей встречали в школьном учебнике литературы. Асеев рассказывал бабушке, как они с Маяковским бродили по Крыму, Аксенов обиделся на нее, когда она сказала ему, что его роман списан с «Пропасти во ржи»… У бабушки имелся автограф Блока, хотя Блок не давал автографов, и написанное от руки стихотворение Бродского, правда, может быть, это Рейн, а это совсем другое дело… И Ахматова… В чьих-то воспоминаниях встречалось, что Ахматова в 56-м году была неразборчива в знакомствах. «Неразборчивые знакомства – это я», – гордо говорила бабушка.
Все это было очень питерское, даже, казалось, дореволюционное. Соня с Левкой слушали бабушку, открыв рот, и чувствовали себя в ее обществе не просто Шариковыми в гостиной профессора Преображенского, а Шариковыми, еще не превращенными в людей, – они в то время так не формулировали, потому что не знали, кто это. Но ведь и Шариков не формулировал.
Фамилия бабушки была Полонская. Она писала в анкетах – «из крестьян». «Крестьяне Полонские, что это?» – удивлялась Соня. «Ах, все это никому не интересно, старый воротник, пересыпанный нафталином, из крестьян, и все тут, – утверждала бабушка. Смеялась: – Вот Соня с Левой у нас аристократы, тонкие пальцы, тонкие щиколотки, изящные удлиненные руки и ноги. А посмотрите на Аришу – чистая крестьянка, как будто в поле родилась».
Соня вздохнула:
– Я очень хорошо помню твою бабушку и деда.
– Так вот, бабушка говорила: важно соблюдать приличия, а все остальное НЕ ВАЖНО… Дед раз в месяц так напивался, что даже до своего кабинета не доходил, засыпал на полу посреди гостиной. Храпе-ел!.. И такой был запах, как будто в винный магазин бомба попала… А бабушка говорила: «Дедушка недомогает, прилег отдохнуть». И знаешь что?
– Что?
– Дед ОТДЫХАЛ на полу в гостиной, и никому даже в голову не приходило, что он напился как свинья. – И Ариша добавила, гордо и печально: – Нужно уметь жить, я – умею. И ты бы тоже могла соблюдать приличия и жить как человек, а не разводить роковые страсти из позапрошлого века…
