Потом, когда мы лежали, обвив друг друга, мне пришла в голову одна мысль.
— Алекс? — сказала я, медленно выписывая круги пальцем по волоскам на его груди.
— Что?
— А как ты собирался искать меня в Лондоне? То есть ты же знал, что у меня телефон не работает.
— Нуда. — Он зевнул, перекатился на свою сторону кровати и обнял меня. — Завтра утром нам надо позвонить твоей матери и сказать ей, что с тобой все в порядке.
— Ты звонил моей матери? — Я внезапно очнулась.
— Утром, — ответил Алекс, целуя меня в волосы сзади. — Спи теперь.
— Тебе легко говорить, — прошептала я, рассердившись. — Не могу поверить, что ты звонил моей матери.
— Не могу поверить, что ты мне не позвонила! — визжала мама по телефону на самых высоких частотах. — То ты приезжаешь, то ты не приезжаешь! Потом мне звонит какой-то незнакомый американец и спрашивает у меня, где ты. А потом звонишь ты и говоришь, что с тобой все нормально. Ну так вот что, Энджел: не нормально. Немедленно тащи домой свой зад. Я глаз не сомкнула всю ночь, места себе не находила, я не имела понятия, как с тобой связаться. Мы пытались через эту штуковину в «Фейсбуке» — но ты не отвечала; мы позвонили Луизе, позвонили в твою квартиру в Америке; я звонила этой твоей Дженни, и она сказала мне: «Не парьтесь!» Не парьтесь! Скажи мне на милость, пожалуйста, Энджел Кларк, что я должна была подумать?
Я закрыла глаза и мысленно составила список тех, перед кем должна извиниться.
— Извини, мам, — сказала я, когда она перестала прессовать меня. — Вчера был бешеный день, но у меня все в порядке, и сегодня вечером я возвращаюсь в Нью-Йорк. Мне уже пора бежать, опаздываем в аэропорт.
— Ну нет. Нет, ты немедленно возвращаешься сюда, юная леди. Ты измотала мне все нервы. Сначала сбегаешь в Нью-Йорк, потом слоняешься по Лос-Анджелесу, то ты в Париже, то ты в Лондоне. Все, ты едешь домой.
— Мам…
— Не мамкай…
— Может, дашь мне закончить?
— Хватит разговоров! Садись на поезд немедленно…
— Мам, может, ты заткнешься на минуту?
Она замолчала ровно на одну секунду.
— Ты только что сказала матери, своей матери, заткнуться? — медленно произнесла она с придыханием. — Да. Честное слово, просто не могу поверить…
— О, не начинай! — Я уже всерьез задумывалась о том, чтобы бросить трубку и говорить всем вокруг, что я сирота, но я знала — она ведет себя так потому, что любит. Знала где-то в глубине души, где-то глубоко. И постоянно напоминала себе об этом. — Тебе не какой-то незнакомец звонил, а Алекс, так что не надо делать вид, будто от меня тебе постоянно звонят какие-то неизвестные мужики.
— Отцепись от телефона, отцепись, — шумела мама, с каждым словом отдаляясь все больше и больше.
— Мам? — спросила я, игнорируя Алекса, который хохотал надо мной в ванной. — Мам, ты там?
— Энджел, это папа.
У меня едва не отпала челюсть. Я не слышала отца уже несколько месяцев. Мама постоянно твердила, что, по ее убеждению, «ему нечего сказать», но я думала, что это она не давала ему говорить. Кроме того, она не любила, когда он говорил по телефону, потому что у него возникали «идеи».
— Папа?
— Да, Энджел, детка, — ответил он очень спокойно, несмотря на шум и суету, которые творились вокруг. Я слышала, как мама бушует на заднем фоне — громче, чем раньше.
— Как же приятно услышать тебя, — сказала я и даже сама не поняла, что плачу. — У тебя все в порядке?
— Да, — сказал он. — Скажи мне, все ли в порядке у тебя?
— Да, — ответила я. — У меня все в полном, полном порядке.
— Такты говоришь, что возвращаешься в Нью-Йорк?
— Да.
— И ты знаешь, что можешь вернуться, когда пожелаешь?
Моей матери больше не было слышно, и у меня возникло подозрение, что папа заперся в чулане под лестницей. Мне всегда было интересно, зачем там изнутри задвижка.
— Конечно, папочка.
— Тогда приезжай когда захочешь, мы будем очень рады тебе, — сказал он. — Люблю тебя, ангелочек.
— Я тоже люблю тебя. — Я не хотела, чтобы он знал, что я плачу, но никак не могла остановиться. — Присматривай там за мамой.
— Обязательно, — сказал он и повесил трубку.
Алекс смеяться прекратил и теперь выглядывал из ванной.
— Ты в порядке? — спросил он. — Нам нужно ехать в Лондон? Я могу отвезти тебя домой, если надо.
— Мы едем домой, — кивнула я, утирая слезы, — но домой не туда, к себе домой.
— Ты уверена? — уточнил он.
Я повесила трубку.
— Так точно.
Двадцать четыре часа спустя я сидела около офиса Мэри, с десинхронозом и абсолютной уверенностью в том, что придется распустить нюни. Я позвонила и оставила сообщение на ее автоответчике, как только мы вернулись в Нью-Йорк, в понедельник вечером, сказав, что приеду к ней следующим утром. Я знала, что она рано приходит на работу, обычно раньше Сисси, так что это был отличный шанс увидеться с ней, не встречаясь со своим нью-йоркским заклятым врагом. Ого — за одну неделю у меня появилось целых два заклятых врага. Я и вправду постаралась.
Точно в восемь двери лифта открылись, и она шагнула в офис с кофе в одной руке, блэкберри — в другой и с выражением беспокойства на гладком лице пятидесятилетней женщины.
— Энджел, — сказала она, проходя рядом со мной, и ее седой боб покачнулся, когда она миновала меня.
Я пошла за ней, стараясь подавить рвотный позыв, и села на стул напротив нее.
— Рассказывай. — Мэри поставила все на стол и сняла свой плащ, демонстрируя симпатичный черный кашемировый топ. Для женщины ее возраста у нее была необыкновенно подтянутая кожа на руках. Ну, вы понимаете, для женщины.
— Трудно определиться, с чего начать, — призналась я. — Но чтобы все прояснить, скажу: Сисси подставила меня. Очень серьезно. Она аннулировала мой блэкберри, подослала ко мне ассистентку из французского «Белль», которая попыталась парализовать мою работу над статьей, прислала список самых ужасных мест, которые только можно найти в Париже, а потом подговаривала убедить ассистентку убедить меня не возвращаться назад в Нью-Йорк.
— Ясно. — Мэри потягивала кофе и смотрела на меня поверх очков.
— Я не знаю, что еще сказать, Мэри.
— А я не знаю, чего ты ждешь от меня. Статья готова?
— Еще нет, но будет, — сказала я. — Не благодаря Сисси.
— До тех пор пока к делу будет иметь отношение «Белль», наличие или отсутствие статьи никак не может быть связано с Сисси, — сказала она. — Она не работает в «Белль», назначили тебе ее тоже не в «Белль», поэтому все, что она сделала с ней или с тобой, — твои домыслы.
