Подрезаю кончики и ставлю в стеклянную вазу собственного дизайна. До чего же красиво! Вазу ставлю на пол возле дивана в спальне. Комната смотрится менее пустой. Неожиданно вновь раздаются яростные звонки в дверь. Фаусто!! Этого следовало ожидать. Он звонит непрерывно. Что мне делать, черт побери?
Я вскакиваю. Снимаю ночной крем бумажным носовым платком. Нос не блестит? Нет, матовый. Причесываться нет времени. Растрепанные волосы падают на плечи. Я открываю дверь.
Вот он, великан с несчастными глазами. Молча стоит и смотрит на меня.
— Спасибо за цветы, — говорю я через пару секунд.
— Тиция! Я сломленный человек! — Его волосы всклокочены, на нем разорванный грязный, бывший когда-то белым пуловер, из-под которого торчит голубая рубашка, светлые брюки в песке, белые туфли в зеленых пятнах от травы. Зрелище чудовищное, будто он и в самом деле провел ночь под мостами.
— Ах, любовь моя… — Он ловит мою руку. Я бессознательно прижимаюсь к этому сильному телу и чувствую себя в безопасности. Дома. Фаусто начинает плакать. Всхлипывает как ребенок.
— Тиция! Пожалуйста, не покидай меня. Ты нужна мне. Теперь я это понял. Я наделал столько ошибок. Я идиот! Я так раскаиваюсь. Я не знал, что ты так много дня меня значишь. Прости, родная! Прости, прости, прости! — Он обнимает меня и кладет свою голову на мою. Его всклокоченная грива гладит меня по щеке. Тесно обнявшись, мы стоим в дверях.
— Входи, — говорю я наконец и отделяюсь от него.
Рука об руку мы переступаем порог. — Где ты был всю ночь? Ты выглядишь ужасно!
— Повсюду! На Пляс Пигаль. У Сены. Жизнь без тебя не в радость мне. У меня больше нет сил. Пожалуйста, родная, не отталкивай меня. Ты все для меня. Я был слепцом!
— Наполнить тебе ванну?
— Да, дорогая!
Он снимает свои грязные туфли. Я напускаю горячую воду в ванну. Пока он купается, готовлю завтрак. Кофе с горячим молоком, яйца всмятку, тосты, масло, апельсиновый джем, ореховый крем, свежевыжатый виноградный сок.
У меня еще нет обеденного стола. Расставляю все на полу, на белой салфетке возле дивана, торжественную сервировку довершает ваза с букетом роз.
Доверху наливаю красивые стеклянные чашки. Фаусто выходит из ванной и садится рядом со мной. На нем ничего нет, кроме белого махрового полотенца на бедрах. Его вид доставляет эстетическое наслаждение.
— Как красиво здесь, — говорит он в восхищении. — У тебя такой хороший вкус, Тиция, ты настоящий талант.
Он приступает к еде.
— Хорошо-то как, — замечает он через какое-то время. — Я постепенно опять оживаю. Ты со мной, мы почти дома!
— Почему ты не сказал мне правду? — спрашиваю я, когда он, наевшись, благодушно откидывается на мягкие подушки. — Почему все утаил от меня? Может, я все равно бы вышла за тебя? Ты никогда не думал об этом?
— Нет, никогда! — Фаусто искренне удивлен. — Такое не говорят женщине, которую хотят завоевать. Я был влюблен в тебя! И все еще люблю тебя! — Он встает, берет меня за руки и нежно целует их. — Ты должна мне верить! Ты такая красивая и свежая. У тебя красивые ноги, и ты всегда веселая. Такое нечасто встречается. И потом… — он выпускает мои руки, — ни одна женщина не отвергала меня так долго. Ни одна! Клянусь! Три месяца! Я с ума по тебе сходил. Ты доводила меня до безумия. Я хотел тебя! Именно тебя! Наследство было не так уж и важно.
Допиваю свою чашку и ставлю ее на пол.
— А как ты представлял себе дальнейшую жизнь?
— Никак, — с обезоруживающей честностью признается Фаусто. — Я хотел наконец обладать тобой. И наслаждаться! А потом все как-нибудь образуется!
— Она поставила тебе ультиматум? Через какое время ты должен был уйти от меня?
— Через три месяца! — Фаусто опускает глаза. — Потом через шесть. Последний срок был первая годовщина нашей свадьбы. Тут у нее лопнуло терпение. В этот день она озверела. Потребовала, чтобы я взял ее с собой в Версаль. Я сказал, что это невозможно, но пообещал потом к ней приехать. И сделал это, а она расцарапала мне лицо. Ты не можешь себе представить, как она себя вела. С этих пор у меня не было ни минуты покоя.
— Ты можешь мне сказать, что тебе нравится в этой женщине?
— Ты действительно хочешь это знать? — ошарашенно спрашивает Фаусто.
— Разумеется. Почему бы нет?
— Это не принято здесь. В Париже не говорят с одной женщиной о другой. Каждая хочет быть единственной и слышать ничего не желает о сопернице. Поэтому нужно лгать, иначе от тебя убегут обе, и ты останешься ни с чем.
— А меня это интересует. Что в ней такого потрясающего?
Фаусто глубоко вздыхает. Ответ явно дается ему с трудом. Очевидно, он впервые должен сказать мне правду, и ему это тяжело.
— Я знаю ее целую вечность, — выдавливает он наконец покорно, — и она всегда любила только меня. Безудержно. Я нужен ей. У нее нет родителей. Она… она как родственница мне?
— Сколько она жила за городом? — спрашиваю я после короткой паузы. — В «Еловом доме»?
— Полгода. Но наездами часто бывала в Париже.
— Почему же она не осталась там подольше?
— Слишком одиноко. Она не хотела быть так далеко от меня.
— А Гелиос? Разве между ними ничего не было?
— Самое большее «кратко и сладко». Не заслуживает и упоминания.
Наливаю два полных бокала виноградного сока и протягиваю один Фаусто.
— Спасибо, дорогая. — Он пьет и неотрывно смотрит на меня. Потом ставит бокал на пол, по-прежнему не спуская с меня глаз. Его взгляд неотразим.
— Тиция! Поцелуй меня, — заклинает он. — Пойди ко мне, мой ангел! Я так скучал по тебе. Я десять дней был болен, будто наркоман без наркотиков. Я люблю тебя!
— Ты продаешь квартиру? — гну я свою линию. Фаусто неохотно кивает.
— Почему? Такую красивую квартиру ты больше никогда не найдешь.
— Одиль не хочет туда переезжать. Дядя Кронос унижал ее там, и она ненавидит эту квартиру. Но если ты вернешься, Тиция, я, разумеется, не продам!
— Где она сейчас, твоя Одиль?
— Она больше не «моя Одиль», — бурно протестует Фаусто, — между нами все кончено!
Не верю ни одному его слову, но вслух этого не произношу.
— И где она сейчас живет? — повторяю я спокойно.
— У своего брата, наверное.
— Блондин из ресторана?
Фаусто кивает. Весь разговор ему явно неприятен, но он не уходит от него
— Ты купил весь дом, — продолжаю я, — и так дорого. Ради чего?
Фаусто вздыхает.
— У него были сложности, долги. Одиль хотела ему помочь, а если она чего-то захочет — ты ведь теперь ее знаешь! Она такая импульсивная! До смертоубийства дойдет, но на своем настоит!
— Вы купили «дом в облаках»? На Авеню Малакофф?
— Разумеется, нет, — говорит с отвращением Фаусто. — Тиция! Ты не можешь подвинуться ко мне поближе?
