— Ладно, я все понял. Можешь больше ничего не объяснять.
— Я и не собиралась, дорогой.
— Хочешь чего-нибудь выпить, красавица?
— Мне это просто необходимо. — Они свернули с шумной улицы и вошли в бар, оформленный с претензией на барселонский шик. Молодые люди ждали, пока принесут заказ, и сидели молча, наслаждаясь обществом друг друга. Мэгги думала о том, что Барни выглядит намного старше своих лет, разглядывая его мускулистое тело, вечные пятна от масла на одежде, загар, приобретенный во время полевых испытаний железных монстров. В нем появилось нечто языческое, варварское и вместе с тем… царственное. Барни держался с уверенностью молодого принца. Он стал мужчиной. Мужчиной, с которым следовало считаться.
И пусть он уверяет Мэгги, что все эти его обожаемые мотоциклы совершенно безопасны, она все равно в это никогда не поверит и все равно будет за него бояться. Мэгги никогда не понимала этой влюбленности представителей сильного пола в скорость. Это у них что-то вроде лишнего гена. Но как же замечательно пахло от Барни: свежим потом, моторным маслом и совершенно особым запахом Барни, знакомым ей с детства. Так пахнет спелое яблоко на ветке в солнечный день.
— Так что у тебя случилось? — наконец спросил Барни. — Раз с работой все в порядке, значит, виной всему какой-нибудь парень.
— Парень здесь ни при чем, — медленно произнесла Мэгги.
У Барни отлегло от сердца. Он многие годы боялся того дня, когда Мэгги встретит своего избранника. Барни понимал, что это неизбежно и что так будет лучше для Мэгги, но, честно говоря, он не знал, как станет жить дальше.
Он изо всех сил старался не волноваться по этому поводу, но каждый раз, думая о Мэгги, вспоминал и об этой возможности. Господи, он слишком часто о ней думал! Как она посмела стать еще красивее, еще роскошнее? Это приводило Барни в ярость. Мэгги немного похудела, но сохранила свою великолепную грудь. Она стала до кончиков ногтей настоящей шикарной нью-йоркской женщиной и выглядела невероятно сексуально. И потом, никто не смеялся так, как Мэгги. При звуке этого смеха у каждого мужчины замирало сердце.
— Если ты не хочешь поговорить о работе, не желаешь побеседовать о твоем парне, значит, ты собралась купить мотоцикл, — сказал он.
— Мысль интересная, но ты далек от истины, Барни. Нет, речь идет о моем будущем, хочешь верь, хочешь нет. Мне предложили работу в другом аукционном доме. Это более крупная фирма, там больше платят и больше возможностей для карьерного роста.
— Это «Сотби» или «Кристи»?
— Откуда ты знаешь эти названия? — изумилась Мэгги.
— Классические аукционы машин и мотоциклов.
— Какая же я дура, мне следовало помнить об этом.
— Ну так кто же предложил тебе работу?
— «Сотби».
— Почему ты не хочешь принять их предложение?
— А я разве отказалась?
— Если бы ты действительно хотела там работать, ты не стала бы советоваться со мной, ты бы уже сменила место.
— Гм, сегодня ты сообразительнее, чем обычно.
— Я смотрю, ты что-то расщедрилась на комплименты, — Барни улыбнулся ей. — Ну и почему же ты не хочешь получить работу получше? Да еще и в более известной фирме?
— Я много думала об этом. Речь идет о верности. Ли, Гамильтон и Лиз так хорошо ко мне отнеслись. Они научили меня всему, мучились со мной, проявили максимум терпения и доброты. Я люблю их всех. Сейчас на фирме нет другого человека, который немедленно мог бы заняться тем, чем занимаюсь я. И что будет делать без меня Ли, тем более теперь, когда она выходит замуж?
— Замуж? Но ведь ей уже за пятьдесят!
— Барни, ну что ты в самом деле! Они любят друг друга. Конечно, она продолжит работать, но ее избранник очень богатый человек и часто устраивает себе каникулы. Ли захочет поехать с ним.
— Значит, у тебя будет больше работы.
— Совершенно верно.
— И больше денег?
— Вероятно, но все же не столько, сколько мне предложили в «Сотби».
— Я думаю, что тебе следует забыть о переходе в «Сотби», — убежденно заявил Барни.
— Почему?
— Потому что ты сама сказала, что любишь их всех. Это самый веский аргумент в пользу того, чтобы остаться.
— Гм, мне казалось, что я говорила о преданности… Но нет, это все-таки любовь, ежедневная, постоянная любовь. А это самое главное в жизни. Я так и знала, что мне надо посоветоваться с тобой. Эй, Барни, а что это у тебя на руке?
— Ничего, — он торопливо опустил рукав рубашки.
— Покажи немедленно, — потребовала Мэгги.
Барни послушно закатал рукав и показал край татуировки.
— Господи, дай-ка я получше рассмотрю этот кошмар!
— Нет.
— Не нет, а да, — стояла на своем Мэгги. Она двумя руками пыталась сдвинуть ткань рукава повыше. На бицепсе Барни оказалось внушительных размеров сердце, пронзенное стрелой, на одном конце которой была буква М, а на другом Б.
— О! — только и произнесла она после долгого молчания. — И сколько их еще у тебя?
— Это единственная. Можешь осмотреть меня всего, если не веришь.
— Я тебе верю.
— Это воспоминание о счастливом Дне святого Валентина.
— Спасибо, Барни. — Мэгги эта татуировка тронула больше, чем она хотела признать.
— У меня никогда не будет другой, ты ведь это понимаешь, правда? И я не был пьян, когда ее делал. Ну, может быть, совсем чуть-чуть.
— Я знаю, милый Барни, знаю. Ты такой романтик, верно? Ты бы отправился сражаться ради меня, бился бы с драконами, прыгнул бы в расщелину, полную змей, и снес бы им головы ради меня.
— Черт возьми, Мэгги, ты же знаешь, что я именно так и поступил бы, — со страстью ответил ей Барни. Но к его страсти примешивалась досада. — Я сделал бы все для тебя на этой земле и даже отправился бы в космос, но ведь тебе это не нужно. Ты высоко вознеслась.
— Ты тоже, — рассеянно парировала Мэгги, усиленно думая о другом. Она должна наконец разобраться со своим отношением к Барни. Это продолжается уже пять лет. Она даже не может полюбить другого мужчину. Она бессердечно, как настоящая стерва, относится ко всем своим любовникам. И все это было связано с Барни. Напрасно она не дошла с ним до конца. Он все еще не расстался со своими романтическими чувствами. Если бы не это, он давно бы нашел других девушек. Они оба были бы счастливы, если бы не увязли в своем прошлом. Но неужели они оба обречены быть навеки привязанными к идеализированному образу друг друга, мифу подросткового возраста, неужели они никогда этого не перерастут?
Есть только одно средство. Оставаясь недоступными друг для друга, они так и будут пребывать в плену старых фантазий. Но фантазия, воплощенная в жизнь, перестает быть фантазией. Так они оба станут свободными.
