И вот мы в моей квартире. Кому-то это покажется странным, но мне стыдно перед мистером Уильямсом за ее жалкое состояние. Жуликоватый торговец подержанными автомобилями, который платит мне за секс, — его ли стесняться? Но так неловко, что он видит мое убогое жилище, классом ниже одежды и аксессуаров, которые я ношу.
— Не хотите чего-нибудь выпить? — задаю я довольно глупый вопрос, потому что кроме воды из-под крана предложить ему нечего. Впрочем, воду отключили, скорее всего.
— Нет, благодарю. У меня в час встреча, может, перейдем к делу?
— Да… так и поступим.
Когда он начинает распускать узел галстука, на меня накатывает тошнота.
— Подождите! — я все-таки не уверена, что готова пойти на такой шаг.
Он смотрит на меня широко открытыми глазами.
— Да?
— Э… чек, пожалуйста? Я бы хотела посмотреть на чек.
— Конечно, — он достает чек из кармана. Я бросаю на него взгляд — выглядит нормально, прописана именно та сумма, которая требуется для операции на заднице. Как бы я ни брезговала ложиться в постель с мистером Уильямсом, ходить остаток жизни с плоским задом мне представляется невозможным.
— Вроде все в порядке.
Я кладу чек на стол и приближаюсь к мерзкому развратнику. «Я смогу, — твержу я себе. — Мне это не понравится, но нет ничего невозможного на пути к моей цели».
Он усаживается на диван.
— Вы не против, если я сниму ботинки?
— Конечно, пожалуйста… снимайте.
Я сажусь рядом с ним.
— Вы так красивы, — говорит он, — я никому еще из своих клиенток не делал подобного предложения.
— Благодарю.
Может, он и полагает, что я красива. Но что этот болван знает о красоте? Он, скорее всего, один из тех мужиков, которые считают, что если женщина младше восьмидесяти и не украшена бородавками, то уже сойдет для сексуальных утех.
Прикоснувшись рукой к моему колену, он пристально смотрит мне в лицо, а затем наклоняется и целует меня. Я ощущаю его язык на своих губах, он пытается протолкнуть его глубже, и меня чуть не выворачивает наизнанку. Понимаю, что мне следует принять поцелуй: раздвинуть губы, дать его языку попасть в мой рот. Но сама мысль об этом кажется непреодолимо отвратительной. Он не какой-то там урод, нет — обычный, ничем не выдающийся мужчина, но меня от него действительно мутит. Как ни стараюсь ответить на его ласки, ничего не могу поделать с этим. Когда его губы перемещаются на мою шею, меня продирает мороз по коже. Он облизывает мою кожу то там, то здесь, а я стараюсь изобразить наслаждение и сжимаю его голову в своих руках.
Мистер Уильямс прерывает, наконец, поцелуи и расстегивает мою блузку. Я ложусь на спину, закрываю глаза и старательно всем своим видом даю понять ублюдку, что получаю несказанное удовольствие. Этому немало способствует тот факт, что в своих фантазиях я представляю на месте мистера Уильямса то Ашера, то Мекхи Пфайфера[48]. Но Мекхи или Ашер вряд ли пользуются одеколоном «Аква Вельва», и уж они-то не стали бы пускать на меня слюни, словно ротвейлер на мозговую косточку.
Уильямс медленно стягивает с меня блузку. Чтобы как можно скорее покончить с этим кошмаром, я сама расстегиваю и снимаю лифчик. Этот отвратительный тип ледяными, не отогревшимися с мороза руками начинает тискать мои груди. Или это у меня снова отключили отопление, и потому так холодно?
Горе-любовничек с жадной улыбкой рассматривает мой бюст. Это, конечно, глупо, но… мне льстит впечатление, которое моя грудь произвела на мистера Уильямса. В конце концов, это произведение искусства стоило мне кучи денег, времени и боли. У меня высокая, аппетитная крупная грудь — великолепная, не чета тем жалким мешочкам, которыми наградила меня природа. Мистер Уильямс начинает облизывать мои соски, но их чувствительность после операции заметно притупилась. Когда он присасывается к моей груди, лапая ее и тиская, я кладу свои руки ему на плечи. Несомненно, нужно покончить со всем этим поскорее!
Однако должна признать, что происходящее безобразие мне начинает нравиться. Жадность, с которой он на меня набросился, его учащенное дыхание говорят о том, что моя грудь великолепна, но не успела я немного расслабиться в тепле польстившего мне внимания, как он просунул руку под бедра и начал возиться с молнией на юбке. «Только бы продержаться», — думаю я. Только бы продержаться. А потом у меня будет такая же красивая задница, как и грудь.
— Ну зачем я сотворила с собой это? — мычу я, катаясь по постели. Это просто агония! Боль оказалась сильнее, чем можно было предположить, чем предсказывал доктор Редклифф. Теперь, вспоминая этого самоуверенного франта за лекторским столиком в аудитории, где он читал нам, дурочкам, лекции по пластической хирургии, мне хочется засунуть его туфли от Гуччи в задницу их хозяину. Корчась от страданий, я представляю, как сказала бы: «О, не волнуйтесь о боли в анусе, доктор Редклифф. Через несколько дней она пойдет на убыль. Постарайтесь не думать о ней. Простите, если дала вам понять, что каблук в заднице причинит лишь некоторое неудобство, но знаете ли, у каждого свой болевой порог», — примерно то же самое, что сказал он, когда я пожаловалась на послеоперационные сложности.
Благодарение богу за то, что хотя бы прошла неудержимая рвота. Первые два дня все, что я делала, — только и блевала кровью. Бренда даже соорудила в ванной небольшую лежанку, чтобы я не теряла силы на путешествие туда из спальни.
Несмотря на то, что носом я дышать пока не могу, а голова моя раскалывается, должна признать, что, в общем и целом, чувствую себя лучше, чем три дня назад, сразу после операции. Теперь уже можно открыть глаза, не прибегая к помощи пальцев, отек лица слегка спал, а из носа больше не хлещет кровь. Не поймите меня превратно — я все еще будто в аду. Но, по крайней мере, появились признаки улучшения.
В десятый раз за день протягиваю руку к баночке с болеутоляющим, засовываю в рот таблетку, запиваю ее стаканом воды и забираюсь обратно под одеяло. Лекарство отчасти облетает боль, но полностью избежать мучений можно только во сне. Если получится уснуть. Лежу с зажмуренными глазами в надежде, что сон придет, но тут звонит телефон. Как можно осторожнее я протягиваю руку к аппарату, стоящему на прикроватной тумбочке.
— Алло.
— Привет! Это я, Оуэн.
Секунду я медлю, не зная, как отреагировать. На прошлой неделе мне пришло в голову соврать ему, что следующий месяц или около того я проведу в Нью-Йорке. Мое первое желание — положить трубку, но уже поздно. Теперь ему известно, что я дома.
— А… привет.
