во всем быть лучшей, как и его услуги в бизнес сфере. Тогда мне казалось, папа не любит никого, кроме работы. Но сейчас понимаю, он, как и любой родитель хотел для своей дочки большего. Отец не врал мне, не говорил, что будет легко. После свадьбы, я металась птицей по золотой клетке, мечтала вырваться, но старательно подавляла в себе это. Не замечала рядом прекрасного человека, который в свою очередь не замечал меня. Мы оба наломали дров, но это наши ошибки, а не ваше, не твои, Ева.
Мои плечи опустились, словно с них сошел тяжелый груз. Легкие наполнились кислородом от глубокого вздоха. Я все еще не верила в услышанное, но осознание, что мать Яна ни в чем не винила нас, мелькнуло яркой вспышкой в сердце. Мне захотелось улыбнуться и обнять Анну.
— Ева, — она вновь назвала меня по имени. Я подняла глаза, всматриваясь в госпожу Вишневскую. Она будто засияла, будто тоже отпустила что-то, что душило ее несколько лет. — Не знаю, что произошло между тобой и моим сыном, но он тоскует. Каждую ночь во сне зовет тебя, а недавно, когда вернулся совсем пьяным, даже рифмой говорить начал.
— Ян зовет меня? — я опешила, но не успела даже прийти в себя от слов Анны, как за спиной послышался шорох, а затем грохот. Кто-то откашлялся. Знакомый голос звучал хрипло поникши. Я оглянулась и обомлела, замечая Яна у входа в гостиную.
Он был в одних штанах, позволяя разглядеть рельефную грудь и кубики на прессе. Растрепанные волосы торчали в разные стороны, в глазах удивление. Вишневский протер несколько раз веки, продолжая открыто прожигать меня взглядом.
— Сынок, — Анна неожиданно поднялась с дивана, поправив платье. Подошла ко мне, положила руку на плечо, и мягко улыбнулась. — У меня сегодня прекрасная гостья, так что не пугай ее своим видом. Оденься, хорошо?
Почти минуту мы простояли в полной тишине. Демон не сводил с меня глаз, часто моргая, а его мама просто ждала, когда сын придет в себя. Потом он, правда, опомнился, спохватился и шмыгнул наверх, видимо в спальню. Вернулся минут через двадцать, и выглядел уже совершенно иначе: свежо, в нормальной одежде, с чистыми волосами. Однако все равно продолжал то и дело поглядывать, не решаясь сказать и слова.
Анна пригласила нас на кухню, сделала чай, а сыну какой-то отвар для трезвости видимо. Поставила на стол тарелочку со свежеиспеченными ватрушками, нарезала апельсин, бананов, помыла виноград. Она крутилась на кухне, улыбалась, что-то приговаривала, а мы с Яном оба молчали. Я иногда вставляла какие-то реплики, и то жутко смущалась, а вот демон просто ел, пил, и кивал, в случае если мать задавала вопрос ему.
Через час атмосфера немного сгладилась, хотя это сложно назвать «немного». Мне хотелось поговорить с Вишневским, объяснится перед ним, с другой стороны, терзали сомнения. Вдруг Анне показалось, и он звал вовсе не меня, вдруг Ян ничего не чувствует ко мне, вдруг все это было каким-то его планом мести. Мысли крутились по спирали, все больше закручиваясь в плохую сторону. В итоге я окончательно поникла.
Но тут Анна, словно почувствовав, решила оставить нас наедине. Сослалась на приход нового садовника, которому ей надо срочно дать поручения и проконтролировать ход работы. Яну она строго наказала проследить, чтобы гостья, то есть я, не скучала. Вишневский, конечно, кивнул, но больно неуверенно, будто не особо хотел со мной возиться.
Просидели мы так минут пять. Оба разглядывали тарелки перед собой, оба молчали. Атмосфера накалилась до сверкающих искр. Я хотела начать разговор первой, но только открывала рот, как слова застревали в горле. Мне делалось страшно. Это как забег до станции мечты: пока ты бежишь, дух захватывает, кровь струит по венам, кажется, вот она — победа. Но стоит только оказаться в двух шагах перед финишем, ноги начинают трястись, сердце шалит. Кажется, если сделаешь последний шаг, впереди ждет разочарование. Я тоже боялась, как минимум правды, а как максимум, потерять огонек надежды, что поселился после слов Анны. Наверное, поэтому продолжала молчать и ждать первого шага от Яна.
А, потом, не выдержав, поднялась со стула, однако посмотреть в сторону демона не решилась. Молча взяла, кружу, подошла к раковине, которая переливалась блеском, ополоснула чайный предмет, и поставила в сушилку. Мне хотелось чем-то занять руки или по крайне мере, создать видимость занятости, но на ум ничего не приходило. Тогда я просто поплелась в сторону арки, ведущей в гостиную.
— Ева, — голос Яна прозвучал настолько неожиданно, что сперва мне показалось, это галлюцинация. Разум решил подшутить над сердцем. Я, конечно, остановилось, но не оглянулась, мало ли. Послышались шаги, и я сглотнула, положив ладонь на грудь. Сердце уже вовсю шалило, громко отбивая свои ритмы.
— Ева, — во второй раз мое имя прозвучало гораздо мягче, словно Ян его смаковал, вспоминал на вкус. Я медленно повернулась, всматриваясь в глаза демона. Он стоял так близко, что мог бы разглядеть, наверное, даже мою душу. Только сейчас заметила круги у него под веками, опухшие щеки, слегка влажные волосы, видимо не успели до конца просохнуть, а еще усталость. Казалось, Ян был истощен, как физически, так и морально.
— Ты не брал трубку, поэтому решила зайти в гости, — прошептала я, набирая через нос воздух. Губы дрогнули, сердце кольнуло. Мы вроде стояли так близко, а тоска сжала каждую косточку в теле, словно не виделись вечность. Я еле сдерживалась, чтобы не заплакать и боялась, безумно боялась, что Ян меня оттолкнет.
Он сглотнул, но взгляд не отвел. Время замерло, мир вокруг перестал существовать, будто остались только мы вдвоем и наша тайна — обещание, некогда связавшее двух маленьких детей. Обещание, которое я нарушила первой, поступок, отдаливший нас обоих. Если подумать, Ян бы тогда не перестал со мной общаться, собственно, ему всегда было плевать на мнения окружающих. Даже если бы все в школе шарахались от меня, называли чокнутой, уверена, Вишневский бы остался при своем. Жаль, конечно, что я поняла это слишком поздно. Испортила отношения собственными руками.
Я опустила голову, от нервного напряжения сжались мышцы. Кислород перестал насыщать легкие, а глаза вновь начали наполняться влагой. Пронеслась дикая мысль: все кончено, раз он молчит, значит — все кончено. Сердце словно замедлило ритм, а холод
