Скрипнули половицы. Снаружи послышались шаги. Но Таня не оглянулась, даже головы не подняла. И так ясно, кто это на ночь глядя решил заявиться в гости. Незваный гость…
Сергей остановился в дверном проеме, картинно опершись на косяк, и как-то на удивление спокойно поздоровался:
– Привет!
Как будто ничегошеньки не было, как будто они все еще в квартире на Декабристов и расстались всего пару часов назад, потому что ему нужно было ненадолго смотаться по делам. И вот – вернулся. Улыбается.
Таня по голосу слышала, что он улыбается. Не подняла головы, вся сосредоточилась на том, чтобы не пошевелиться. Почему-то это казалось очень важным – не пошевелиться.
– Не ожидала меня здесь увидеть? – продолжал он.
Все так же молча она смотрела в раскрытый на коленях альбом и ничего не видела, только одно сплошное цветное пятно.
– Ну да, нехорошо со старушкой вышло, – говорил Сергей. – Честное слово, я вовсе не собирался причинять ей вред. Во всяком случае пока. Незачем. Всего-то и хотел спокойно поговорить, узнать, где ты и куда девала мальчишку. Но тетка у тебя оказалась упертая, как белорусский партизан. Ни слова врагу. А я разве враг? И припугнули-то ее совсем немного – и на тебе, сердце не выдержало…
– Ну а теперь тебе что тут надо? – бесцветным, как автоответчик, голосом спросила Таня.
Сергей усмехнулся:
– Да знаешь, все надеюсь договориться с тобой по-хорошему. Ну да, я не только по-хорошему умею, в этом ты уже убедилась. А что, собственно? Думаешь, в бизнесе хоть кто-то белый и пушистый? Никого, уверяю тебя. И я еще далеко не самый скверный мальчик, поверь. Нет, правда. Насчет мальчишки. Ну кто он тебе? А я же вполне нормальный человек, и с тобой у нас все очень неплохо получалось. Так, может, все-таки договоримся? Ну как?
– Не договоримся, – все тем же неживым, механическим голосом произнесла она.
Сергей шагнул в комнату и, встав прямо перед девушкой, попытался заглянуть в лицо, но безуспешно – Таня отвернулась.
– Тань, послушай! – он шагнул ближе. – Ты просто меня не понимаешь. Не бойся за Надира. Я ж не монстр, не чудовище какое-нибудь. Я ничего с ним не сделаю, обещаю. Останется и жив, и вполне здоров, ни волос с головы не упадет. Я просто за ним… ну… прослежу. Еще и на пользу пойдет. Может, хоть нормальным человеком в итоге вырастет. Ну как?
– Никак, – не удержавшись, Таня искоса взглянула на него. Совсем недавно этот человек ей нравился. Да что там – нравился…
Сергей протянул руку, почти коснувшись ее лица. Таня отпрянула и… точно раскаленная игла коснулась ее шеи чуть ниже уха, точно гигантская пчела ужалила… Перед глазами все вязко заколебалось, потемнело, поплыло тягучими волнами. Ярко сияющая спираль лампочки стала почему-то черной, и чернота все расползалась, расползалась, пока не накрыла Таню непроглядной пеленой, поглотившей и свет, и звуки, и запахи… всё…
* * *
…Байковое платье мягкое и уютное, как плюшевый мишка. Если бы мишки были зелеными. И такое теплое, что Таня, упираясь в жесткие батарейные ребра, совсем не чувствует, какие они холодные.
– О-ох, – ворчит где-то за спиной тетя Люда. – И когда уже отопление дадут? Чать не май месяц!
Тетя Люда ей не тетя, она воспитательница в детском саду. Не в Таниной группе, а в другой, малышовой. Иногда в субботу или воскресенье, если папе с мамой надо куда-нибудь уехать по своим взрослым делам, они приглашают тетю Люду присматривать за Таней. А чего за ней присматривать? Она уже большая, целых пять лет. Только росту пока не хватает: поверх подоконника видно липовую ветку, совсем желтую, как лимон, даже глядеть кисло, и синее небо, красивое, но скучное, ни одного облака.
Таня начинает тащить к окну стул, чтобы посмотреть в окно как следует.
– Вот торопыга, – продолжает ворчать тетя Люда, помогая ей взобраться на подоконник.
Еще и поддерживает зачем-то. Вот глупости! Подоконник широкий, просторный, как целый стол, с него даже малыши из тети-Людиной группы и то не упали бы. А она держит! Ладно, пусть, смиряется Таня. Зато теперь все видно: просторный двор, блестящая белая машина и прямо под окном, на котором стоит Таня, – бетонная крыша, она почему-то называется «козырек», как будто подъезд – это фуражка. Смешно. Их квартира на втором этаже, поэтому, когда смотришь в окно, козырек совсем рядом.
Из-под него наконец появляются папа и мама – они стройные, веселые, такие красивые, что дух захватывает! Как будто это не ее собственные папа и мама, а дядя и тетя из какого-нибудь кино! Мама поправляет Таню, когда она говорит «дяди и тети», потому что она же уже не маленькая, правильно говорить «мужчины и женщины». Но когда Таня сказала «женщина Люда», мама хохотала так, что даже воду пришлось пить. А что смешного? Как все сложно устроено, по-взрослому думает Таня и тихонько хихикает.
– Помаши им! – зачем-то командует тетя Люда.
Как будто Таня сама не знает! Мужчина и женщина «из кино» оборачиваются, смеются, машут ей, Тане. Она тоже машет, это очень весело.
Мужчина открывает дверцу белой машины – это тоже очень похоже на кино! – красивая женщина, которая на самом деле ее, Танина, мама, садится за руль, машина фырчит так, что даже через закрытое окно слышно, трогается и выезжает со двора. Красивый темноволосый мужчина, который на самом деле ее, Танин, папа, поднимает голову, еще раз машет ей и быстрыми шагами уходит вслед за машиной…
…Вдруг становится очень холодно. Ветер давит и пронизывает так, что любимый красный плащик совсем от него не защищает. И солнца совсем нет, все серое и черное. И спрятаться от ветра некуда, потому что домов никаких тоже нет. Есть только много заборчиков – все из тонких прутиков, за такими не спрячешься – да кое-где чахлые кустики. И еще камни – то плоско лежащие на земле, то торчащие из нее, как слишком длинные пеньки. И на всех что-то написано, а на некоторых – картинки. Но картинки скучные: ни лошадок, ни цветочков, ничего интересного, только какие-то незнакомые дяди и тети. Ой, так же нельзя говорить, мужчины и женщины, так правильно.
Зато цветов очень много около огромной ямы, возле которой стоит, ежась от ветра, Таня. Рядом тетя Люда в черном платке и еще много людей. Мужчины в длинных серых пальто, которые называются «шинели», женщины тоже в черных платках и вообще все какие-то темные. Тетя Люда плачет, и другие тоже плачут, бормоча всякие непонятные слова: «такие молодые» и еще какая-то «автокатастрофа».
– Что такое автокатастрофа? – Таня пихает тетю Люду в бок.
– Это значит разбились на машине, – всхлипывает та. – Мама и папа теперь… нету их… совсем…
