Грейс посмотрела на запястье.
— Они глупые.
Она воткнула палочку в песок.
«Тревога. Приближается мальчишка».
Грейс села прямее и огляделась. И точно, к ней шел Остин Клаймс. У него было большое широкое лицо, как будто кто-то стукнул его сковородкой по голове.
— Эй, хочешь поиграть с нами в классики? — спросил он, тяжело дыша и раздувая красные толстые щеки.
Воспитательница велела ему подойти к Грейс. Девочка видела, что остальные дети сбились в кучу и наблюдали за ней, хихикая. Им казалось смешным, что она всегда держится в стороне.
— Ариэль не разрешают играть в классики.
Остин нахмурился.
— Всем разрешают играть в классики.
— Только не принцессам.
— Откуда ты знаешь? Ты большая тупая лгунья, вот кто ты!
— Я не лгунья.
— Нет, лгунья. — Он сложил свои ручищи на груди.
«Успокойся, Грейсерина. Он просто задира».
— Твою подружку никто не видит, — рассмеялся Остин.
Грейс слетела с коряги в мгновение ока, не думая, что делает.
— Возьми свои слова обратно, кусок сала.
— А кто меня заставит — ты? Или твоя невидимая подружка?
Грейс ткнула его кулачком прямо в свиной пятачок. Он завопил, как младенец, и побежал за воспитательницей.
«Ну, началось».
Дети окружили Остина. Потом повернулись, указывая в ее сторону, и снова сбились в кучку. Миссис Скиттер повела Остина к сумке-холодильнику, в которой держала всякие нужные вещи. Через несколько минут Остин побежал вприпрыжку играть с ребятами в классики.
«Внимание, она идет».
Грейс и без Ариэль поняла, что попала в переделку. Наклонившись вперед, она уперлась ручонками в колени.
— Грейс!
Она задрала голову. Тонкие светлые волосы упали на лицо.
— Чего?
— Можно мне присесть?
Грейс пожала плечами.
— Пожалуйста.
— Знаешь, это нехорошо, что ты ударила Остина по носу.
— Знаю. Теперь вы все расскажете его родителям.
— И твоему папе.
Грейс вздохнула.
— Ага.
— Зря я послала сюда Остина.
— Никто со мной не хочет играть. А мне все равно.
— Каждому нужны друзья.
— У меня есть Ариэль.
— Она тебе хороший друг.
— Она никогда надо мной не смеется.
Миссис Скиттер кивнула.
— Я давно живу на этом острове, Грейс, и за это время перевидала много детей. Когда-то я знала твоего папу, я тебе рассказывала? Я работала в столовой, когда он учился в старших классах. В общем, я к тому, что каждый рано или поздно заводит себе друзей.
Грейс покачала головой.
— Только не я. Меня не любят. А мне все равно.
— Все меняется, Грейси. Сама увидишь. — Миссис Скиттер вздохнула, уперлась ладонями в бока. — Я собиралась набрать камешков. Красивых. Хочешь помочь?
— Я, наверное, не найду ни одного.
— А может, найдешь.
Миссис Скиттер поднялась, протянула девочке руку.
Грейс внимательно посмотрела на ее пальцы. Простое золотое колечко на одном пальце означало, что миссис Скиттер замужем.
— Мой папа не женат, — вырвалось у девочки.
— Я знаю.
— Это потому, что моя мама супершпион.
Миссис Скиттер нахмурилась.
— В самом деле? — спросила она серьезно. — Как интересно! Ты, наверное, скучаешь по ней?
— Скучаю, хотя не должна.
Следующие два часа она ходила хвостом за миссис Скиттер, наклонялась, рассматривала камни под ногами. Детей одного за другим разбирали по домам, пока в конце концов на берегу не остались только Грейс и миссис Скиттер, которая все время поглядывала на часы и цокала языком. Грейс знала, что это означает.
Деда пришел, когда начало темнеть.
— Привет, Грейси, — сказал дедушка, улыбаясь.
— Бабушка опять про меня забыла, — сказала Грейс, разжимая кулачок, из которого посыпались камешки.
— Ей нездоровится. Зато я здесь, и я отведу мою хорошую девочку поесть мороженого. — Он наклонился и взял Грейс на руки. Она прилипла к нему, обхватила руками и ногами, как маленькая обезьянка.
Он понес ее к миссис Скиттер, и они попрощались. Потом дедушка усадил Грейс в бабушкину большую черную машину на заднее сиденье.
— Ты должна мне кое-что рассказать, — сказал он, заводя двигатель.
— Разве? — Она подняла глаза и увидела, что дедушка смотрит на нее в зеркало заднего вида.
— О драке с Остином Клаймсом.
— А, — вздохнула Грейс, — об этом.
— Ты же знаешь, Грейси, нельзя драться с другими детьми.
— Он первый начал.
— Да? Каким же образом?
— Он поддал ногой песок прямо мне в лицо. А еще сказал, что я глупая.
— Правда?
— И произнес плохое слово.
— Тем не менее, Грейс, нельзя бить детей.
— Я думала, ты говорил, нельзя бить девочек.
— Ничего подобного. Ты сразу все правильно поняла.
— Ладно, — сказала она, развалившись на сиденье. — Больше не буду бить Остина Клаймса, даже если он задница.
— То же самое ты говорила о Джейкобе Муре.
— Но я его не била.
Она заметила, что дедушка с трудом сдерживает улыбку.
— Мы не станем перечислять всех детей в продленной группе по одному. Ты никого не должна бить. И пока ты не придумала лазейку, это же относится ко всем детям в детском саду. Договорились?
— Какую лазейку? Как дырка в заборе?
— Грейси!
— Ну ладно, договорились. Папе расскажешь?
— Придется.
Тут в первый раз Грейс искренне пожалела о том, что сделала. Теперь папа посмотрит на нее разочарованно, а она испугается и прижмется к нему, надеясь, что он не захочет ее бросить. У нее уже нет мамы, что же она будет делать без папы?
— Боишься? С чего бы тебе бояться?
Лекси прислонилась к серой стене камеры. В тюрьме она провела семьдесят один с половиной месяц и вот теперь наконец выходит. Отсидела полный срок — а затем и еще из-за неразумных поступков, — так что в ее случае и речи не было ни о досрочном, ни об условном освобождении. Ей назначили общественного защитника, готового помочь с «адаптацией», но главное, что через несколько минут она станет просто свободной гражданкой, имеющей право отправиться на все четыре стороны. Она собиралась поехать во Флориду, к Еве, остальные планы были туманными; жизнь напоминала шоссе в пустыне, уходящее в никуда.
И вот теперь, как ни странно, когда настал этот день, ей было страшно уходить отсюда. Камера в десять квадратных футов стала ее миром, безопасным, потому что знакомым. Восемь шагов от кровати до унитаза, два — от раковины до стены, три — от кровати до двери. Все стены увешаны семейными фотографиями Тамики, запечатлевшими людей, которые стали для Лекси как родные. Ее собственные фотографии, на которых была она, тетя Ева, Зак и Миа, все эти годы были убраны в коробку. Оглядываться назад было слишком больно, а кроме того, бесполезно. Все равно ей никогда не забыть улыбку Мии, и не важно, висела на стене фотография или нет.
