Ознакомительная версия.
Но через минуту Евгения Николаевича осенило: «Господи! Это ж я». Неожиданное открытие неприятно задело Вильского: «Интересно, а Любка так же изменилась?» Евгений Николаевич в мельчайших деталях попытался реконструировать Любин облик и скоро понял, что все изменения, произошедшие с ней, не нанесли ее внешнему виду никакого вреда. Любовь Ивановна по-прежнему была моложава и подтянута и мало напоминала пенсионерку. «А ведь ей шестьдесят! – вспомнил Вильский и не поверил самому себе. – Неужто столько времени прошло? – удивился Евгений Николаевич и почувствовал страх. Ему даже показалось, что он слышит, как грохочет на его часах секундная стрелка, приближая его к смерти. – И что? – грустно усмехнулся Вильский. – Больше ничего не будет? А где ж «любовь с улыбкою прощальной»? «Пришел домой – там ты сидишь?»… – В его голове одна строка наплывала на другую, менялись имена, путались фразы… Евгений Николаевич почувствовал, как почва уходит из-под ног, и остановился, обнаружив, что стоит у материнского дома. – Принесла нелегкая! – огорчился Вильский, но с судьбой спорить не стал и медленно поднялся в квартиру, поглаживая заветную трехкопеечную монету. Дверь ему открыла Вера с какой-то дерматиновой папкой под мышкой. – Хорошо, что Вера», – вздохнул с облегчением Евгений Николаевич, ибо любая встреча с Вероникой всегда заканчивалась разбором полетов, в результате которых выяснялось, что во всех неудачах Нютькиной жизни целиком и полностью виноват он. Замуж никто не берет? Из-за тебя. На работе притесняют? Тоже из-за тебя, потому что чувствуют особую ранимость и внутреннюю драму. А это, уверяла Вероника, разумеется, твоих рук дело.
– Ты откуда? – обрадовалась отцу Вера и поцеловала его в щеку.
– От верблюда, – пошутил Вильский.
– От Любы, что ли? – встряла Кира Павловна, довольная удачным каламбуром.
– Бабушка! – осадила ее Вера, старавшаяся соблюдать отцовский суверенитет.
– Оставь ее, – устало махнул рукой Евгений Николаевич и прошел в зал. – Вера, – позвал он дочь. – Ты мужа своего любишь?
– В смысле? – растерялась Вера.
– В прямом. – Вильский был немногословен.
– Ну, люблю…
– А как ты понимаешь, что «люблю»? – Похоже, Евгений Николаевич вторгся в святая святых, потому что Вера напряглась.
– Ты чего, пап?
– Мне надо, – потребовал Вильский и усадил дочь рядом. – Расскажи…
– Зачем? – абсолютно законно поинтересовалась Вера, обычно никого не пускавшая в свое личное пространство.
– Какая разница зачем? – увернулся от прямого ответа Евгений Николаевич, и тут его дочь произнесла то, что перевернуло его сознание.
– Я ничего не понимаю про эту вашу любовь, – тихо проговорила Вера. – Может быть, я ненормальная. Может быть, холодная. Допускаю даже, что дура. Но когда я нахожусь рядом с ним, мне хочется быть лучше, чем я есть. Знаешь, мне очень важно оставаться для него интересной.
– Как женщина? – подсказал дочери Вильский.
– Почему? – удивилась Вера. – В первую очередь как человек. Красота может закончиться, должно быть что-то другое. А почему ты спрашиваешь?
– Накатило, – потупился Евгений Николаевич и перевел разговор на другое: – А ты чего здесь?
– Нотариуса привозила, завещание переписывали.
– Ты давай еще расскажи все, – заворчала Кира Павловна. – Время придет, сам узнает.
– Да я и не настаиваю, – поднял руки Вильский. – Не мое дело…
– Потом скажу, – одними губами проговорила отцу Вера и ушла на кухню.
– Квартиру я на нее подписала, – раскололась Кира Павловна. – Понятно?
– Понятно, – кивнул головой Евгений Николаевич.
– Значит, не возражаешь? – впилась она в сына глазами, словно пыталась рассмотреть нечто, невидимое человеческому глазу.
– Не возражаю…
– А то разговоры начались: «кто?» да «кому?»…
– А ты меньше слушай, мать, – посоветовал Вильский. – И три к носу.
– Как же: «три к носу!». Сам «три к носу». Твоя все пытала…
– Люба? – удивился Евгений Николаевич.
– Люба, Люба, – подтвердила Кира Павловна. – А чего? Ее тоже понять можно: у нее дочь, шалава, прости господи, пацан этот… Устраивать надо… Прописать просила, хотя бы временно. До тебя же не достучишься! Только мне до твоих родственников, Женька, дела никакого нет! – неожиданно рассердилась мать Вильского – то ли на Любу, то ли на сына, то ли на себя и свою маленькую подлость. – Ты уж не говори ей ничего, – присмирела Кира Павловна. – Она ведь мне и педикюр, и маникюр… Вот, – протянула она свои маленькие ручки сыну, и Евгения Николаевича передернуло от вида алого лака на старушечьих ногтях.
Домой Вильский не торопился – сначала долго и обстоятельно гонял чаи с Верой, потом смотрел свои детские фотографии под язвительные комментарии Киры Павловны, потом заказывал такси по всем телефонам, и нигде у него не хотели брать заказ, потому что свободных машин не было.
И тогда Евгений Николаевич предложил дочери «не связываться с этими конторами» и повел ту на автобусную остановку, где они простояли вместе еще минут сорок, сортируя мелочь, звеневшую в карманах, чтобы Вере не доставать кошелек из сумки, потому что время позднее.
Дома Вильский очутился часам к десяти, не раньше.
– Где ты был? Я соскучилась! – произнесла свою коронную фразу Люба, и Евгений Николаевич довольно хмыкнул: ничего другого он и не ожидал.
– Есть будешь? – задала второй дежурный вопрос Любовь Ивановна. «Сейчас скажет, что сварила», – Вильский затаился в ожидании. – Я плов сварила.
– Кашу? – подал он голос из прихожей.
– Почему кашу? – не поняла иронии мужа Люба. – Плов. С курицей.
– Варят кашу, – назидательно произнес Евгений Николаевич и вошел в зал.
– Ну, хорошо, – Любовь Ивановна подняла голову, – пусть кашу.
Евгений Николаевич сел в соседнее кресло.
– Любка… – помолчал он. – Вот скажи… Почему ты со всем, что я тебе говорю, так легко соглашаешься?
– Ну, если ты прав, зачем спорить? – распахнула глаза Любовь Ивановна, и Вильский внутренне поежился: под пристальным взглядом жены он почувствовал себя абсолютно парализованным.
– А если не прав? – собрался он с духом.
– Ты всегда прав, Женечка, – улыбнулась ему жена.
– А мать моя?
– Кира Павловна? – Люба насторожилась.
– Кира Павловна, Кира Павловна, – подтвердил Вильский, не отрывая от жены взгляда.
– А при чем тут Кира Павловна? – Глаза у Любы забегали, было видно, что она занервничала.
– Маникюром хвалилась Кира Павловна, – медленно процедил Евгений Николаевич. – Ладно до педикюра дело не дошло.
Ознакомительная версия.
