– У вас отличные данные для шпажистки! – заявил он, оценив мой рост и сложение.
– Спасибо, – пробормотала я.
И хотя мой Критик тут же заверещал, что тренер говорит эти слова каждому новичку, я отмахнулась. Посадила Критика на пол в вестибюле, сославшись на то, что у него – в отличие от меня – нет пропуска внутрь.
Каковы бы ни были мотивы для слов, сказанных Александром Борисовичем в нашу первую встречу, я решила их принять как благословение.
По дороге к раздевалке, а потом – от раздевалки к залу тренер рассказал мне порядок занятий. Сначала новички учатся ходить и колоть: осваивают правильный шаг, выпады, уколы.
– Понимаю, что это может показаться скучным и нудным. Но, поверьте, чем лучше вы это освоите – тем легче будет в дальнейшем.
Я заявила, что верю.
В зале Александр Борисович перепоручил меня и еще одну новенькую девушку своей ученице Тасе, которая должна была нас натаскивать в течение первых месяцев. У Таси было крепкое стройное тело легкоатлетки, живые глаза человека, не обремененного психоанализом, и роскошные вьющиеся волосы, которые она тщательно закалывала на время тренировки. Ее свойская манера общения разбудила Пофигистку лучшей поры.
За первые полчаса, проведенные в стенах РГУФК, мне – вопреки хандре – понравилось все: атмосфера, зал, люди, тренер, Тася. Я почувствовала себя так, словно нырнула в бассейн с теплой водой, где каждую рыбу знаешь в лицо.
Уже после нескольких минут я поняла, что никаких барьеров в общении преодолевать не придется: я прекрасно обойдусь без мучительного поиска слов, вопросов, демонстрирующих интерес к собеседнику, и прочей казуистики. И тренер, и Тася болтали со мной так, словно мы были знакомы уже триста лет.
Первый час занятий нас с Сашей учили передвигаться в боевой стойке. Это умение требует особых навыков и подготовленных мышц, поскольку фехтовальщик всегда передвигается только на полусогнутых ногах. А теперь – если вы не спортсмен – попробуйте хотя бы четверть часа походить на полусогнутых. И тогда вы в полной мере прочувствуете удовольствие моей первой фехтовальной тренировки.
За десять минут я покрылась потом с ног до головы. Волосы стали влажными и тяжелыми. Колени дрожали, а бедра нещадно ныли. Тех пауз, которые давала нам Тася, мне едва хватало, чтобы восстановить дыхание и потянуть замученную ногу за стопу к ягодицам. Со времен шейпинга я помнила, что это лучший способ снять напряжение.
Но, несмотря на все муки, я, как это ни странно, получала удовольствие. Потому что с самого начала четко видела, к чему ведут меня эти дающиеся с трудом шаги на полусогнутых. Я понимала, что моя конечная цель – победа над соперником, который еще невидим, но уже маячит на горизонте. Память извернулась змеей и выкинула подборку картинок из моей биографии: мне часто приходилось уходить с поля боя непобежденной, но почти никогда – победителем. Мне был незнаком этот сладкий, кружащий голову вкус, который хотя бы на миг не позволяет усомниться в собственной силе.
И вот теперь, меряя зал шагами на гудящих от боли ногах, я чувствовала, как во мне пробуждается незнакомая жажда. Это было предощущение: каждый мой шаг грозит противнику ударом, а каждый выпад – поражением. Во мне просыпалось новое, абсолютно незнакомое чувство воинского азарта.
– Так, хорошо держишь корпус! – подбадривала меня Тася. – Не забывай выпрямлять ногу при выпаде.
Но если в процессе разучивания шагов мой азарт только начал загораться, то, когда пришло время для отработки уколов, он потек по телу, как обжигающе-крепкий коньяк.
От каждого укола в мишень, когда шпага вонзалась в черную резиновую поверхность и изгибалась, словно пытаясь одолеть каменную стену, я ощущала прилив сил. И хотя очень скоро начала неметь рука, внутренняя крепость только прибывала. К своему удивлению, я не чувствовала себя неуклюжей растяпой – ощущение, которым сопровождалось почти каждое мое начинание. Даже когда укол выходил неудачным, мое сознание отметало это лишь как досадный, но несущественный промах. А в какой-то момент, когда я от усталости разжала пальцы и шпага со стуком рухнула на пол, странно-незнакомый голос сказал совсем рядом с моим ухом: «Ничего страшного, ты просто отвыкла».
Я не стала оглядываться в поисках того, кто это сказал. Я уже знала, что проснулась еще одна моя ипостась – Дева-Воин.
Той ночью, после первой моей фехтовальной тренировки, я спала одна.
И той же ночью мне приснился сон про Виргу – Деву-Воина. Она пришла в мою жизнь, словно разбуженная звоном шпажных клинков. Никогда до этого, сколько бы недописанных шедевров не хранилось в недрах моего компьютера, ко мне не приходил герой настолько цельный. Всех других персонажей я придумывала, лепила по образу и подобию себя или своих знакомых, выводила в мир: думала, какой сорт чая они будут пить и в каких кофейнях сидеть после полуночи. С Виргой все вышло иначе. Она заявилась из моего сна абсолютно живой: не было ни одной черты, которой бы она уже не обладала. Я могла бы влет рассказать о том, что она любит, а что терпеть не может. Так, я точно знала, что она родилась и провела детство в Вероне, но больше туда не возвращалась. Я могла рассказать, как она впервые взяла в руки шпагу и сколько раз ее после этого заставили переписывать «Отче наш». У меня не было сомнений, что она обожает яблоки, запах моря и звук скрещивающихся клинков и не выносит проповедников и черный цвет. Она явилась в мой дом такая, какая есть: дерзкая, неугомонная, несгибаемая. Разметав все прочие образы по углам, заняв все пространство моей одинокой ночи.
Едва проснувшись, я тут же подумала о ней – со страхом, что сейчас морок развеется, и в памяти, как это бывало, останутся лишь мутные образы. Но ничего подобного не происходило. За окнами начиналось утро летнего четверга. Будильник, отзвенев положенное, обиженно умолк. А я лежала и вспоминала все детали сна, которые вставали передо мной ярко, как в только что просмотренном кино. Я помнила фразы, интонации и выражение лица Вирги, когда она впервые увидела Вито.
Я думала о ней, умываясь, принимая душ и заваривая себе чай. И поняла, что не отделаюсь от этой настырной девицы, пока не сяду за компьютер и не запишу ее историю в деталях. Точнее, только ее начало, поскольку сон оборвался тогда, когда история лишь начиналась. Однако у меня уже не было сомнений, что продолжение последует.
Мой Критик в полную мощь легких кричал, что я творю безобразие: утром рабочего дня, отодвинув длиннющий список планов, сижу и записываю приснившуюся мне блажь, которую любой грамотный историк разнесет в пух и прах за недостоверность.
Но Вирга стояла у меня над душой хуже настырного родителя, следящего за тем, чтобы нерадивое чадо сделало уроки.
