— Что-то вроде этого. Я действительно хочу дарить людям искусство, которое останется с ними навсегда. Татуировки — это окончательная приверженность искусству, и мне нравится их значимость.
Сомневаюсь, что Шейд дал мне запасной ключ от этого места для того, чтобы я сделал татуировку своей девушке на Рождество, но узнай он это, думаю, это заставило бы его меньше беспокоиться о моей психической стабильности.
По крайней мере, он знает, что я способен поддерживать отношения.
Я думал о том, чтобы иметь собственный салон, когда закончится мое обучение, нанимать нужных мне художников, выпускать определенную продукцию. Мне нравилась идея быть главным. Отвечать за что-то позитивное, за мечту.
— Хочешь свой подарок? — спрашиваю я, проводя языком по ее нижней губе.
Брайар жует внутреннюю сторону щеки, пытаясь сдержать свое волнение, но я знаю ее, как сильно она любит сюрпризы. Даже когда говорит, что не любит. Мне также нравится, что, когда она в шоке, с ее губ слетает легкое «О», это напоминает мне о том, как она кончает.
— Что это? — спрашивает Брайар, и я откидываю голову в сторону черного кожаного стола для татуировок.
— Технически их два, но один из них находится под столом.
С энтузиазмом она спрыгивает с моих колен, оставляя вместо себя холод. Ее цепкие пальцы тянут черную коробку на стол. Не торопясь, Брайар начинает открывать ее.
Я вижу белые шнурки, как только она снимает верхнюю часть, ее визг возбуждения вызывает у меня в груди гулкое чувство. Форма удовлетворения, к которой я все еще пытаюсь привыкнуть.
Она поднимает красные кеды, прижимает их к груди и, едва взглянув на них, говорит:
— Я обожаю их!
Я закатываю глаза.
— Ты даже не видела самого интересного.
Я встаю и встречаю ее на полпути, когда она переворачивает кеды, глядя на подошву с моим именем слева и ее именем справа. По моим ощущениям, это слишком самовлюбленный поступок мудака — написать свое имя и фамилию на обеих кедах.
— Надоело видеть, как ты ходишь в разбитой обуви.
Это еще одна вещь, отличающая Брайар от остальных. Пара обуви, которая ничего не значила бы для обитающих здесь подростков, значит для нее очень много. Она восхищается и любуется сделанными на заказ конверсами, надевая их на ноги и пританцовывая перед зеркалом.
Я никогда не видел, чтобы обувь делала кого-то таким счастливым.
— Еще один подарок, — говорю я, проходя позади зеркала. — Я собираюсь сделать тебе татуировку.
Я тянусь к ней руками, потирая мои инициалы на ее пальце.
— Какую хочешь.
Наклонившись ко мне, Брайар хмыкает.
— Ты имеешь в виду, что для этого я должна быть в сознании?
Из моей груди вырывается низкий смех, он отдается эхом, когда я наклоняю голову к изгибу ее шеи:
— Если ты хочешь быть…
Я позволяю ей решать, чего она хочет и где хочет. Я решил, что должен загладить вину за первую татуировку, которую ей сделали, учитывая, что она была в отключке. Я не жалею, что пометил ее. Показал всему миру, что она моя. Я бы потратил на это всю оставшуюся жизнь.
Брайар лежит на столе, ее рубашка закатана чуть ниже лифчика, открывая ребра холодному воздуху салона. Я начинаю процесс дезинфекции, подготавливаю иглы, беру все чернила. Это не большая татуировка, четыре маленьких слова на верхней части ее грудной клетки займут минут двадцать.
Приготовившись, я смотрю на нее.
— Ты готова?
— Думаю, я смогу выдержать немного боли.
Я ухмыляюсь, нажимая ногой на педаль, гул станка наполняет салон. Я натягиваю ее кожу, начиная работать над трафаретом, который я уже нанес на нее. Когда я рисую или делаю татуировку, то впадаю в своего рода транс.
Но с ней все по-другому.
Как будто я помещаю на ее кожу частичку себя. Показывая ей это место, впуская ее в свой мир, в свою голову. Это больше, чем просто мои инициалы.
Это татуировка, которая что-то для нее значит, и я помогаю ей увековечить ее навсегда. Каждый раз, когда она смотрит на одну из них, она думает обо мне. И это то, чего я хотел, чтобы она никогда не переставала думать обо мне.
Чтобы она никогда не переставала быть моей.
Потому что я никогда не перестану быть ее.
Ее тело вибрирует подо мной, из нее вырывается короткое хныканье и легкие вдохи, и от этого у меня дергается член.
Закончив, я быстро привожу ее в порядок, сказав, что она может встать и посмотреть в зеркало, если хочет.
Я всегда испытываю неконтролируемое желание, когда нахожусь рядом с ней. У меня было такое желание, когда я впервые увидел ее. Хотелось прикоснуться к ней, сломить ее волю, проверить, как далеко она готова зайти ради удовольствия.
Я любуюсь ею, рубашка все еще заправлена под лифчик, обнажая ее упругий живот. Джинсы сидят низко на бедрах, надпись на груди как будто создана для этого.
«Мы все воры».
Искусство на искусстве.
— Нравится? — спрашиваю я, хотя вижу, как ее глаза загораются, как бриллианты, когда она видит в зеркале буквы.
— Нравится, — шепчет Брайар.
Я встаю перед ней, разворачиваю полиэтиленовую пленку и обматываю ее вокруг спины. Я нахожусь в дюйме от ее тела, запах Брайар разжигает голод в моем желудке.
Я притягиваю ее ближе и начинаю обматывать прозрачный пластик вокруг ее тела, не торопясь, наблюдая, как ее глаза опускаются к моим губам, готовые украсть у меня поцелуй.
Я пробегаю по ее коже пальцами, Брайар вздрагивает и под моим пристальным взглядом начинает задирать рубашку выше, открывая мне свой белый лифчик.
Словно два податливых фрукта, готовых к пиршеству, ее сиськи оказываются передо мной, почти вываливаясь за край.
— Ты сказал, что никто не приходит во время Рождества, верно?
Похоть, страсть, порочность вспыхивают в ее глазах, золотые искорки заставляют мой член напрячься. Я наклоняю голову к ее лицу, сохраняя нужное расстояние, чтобы продолжал наматывать вокруг нее пленку.
— Хочешь поиграть, Маленькая Воришка? — спрашиваю я, и она медленно кивает головой, касаясь носом моего носа.
Мне нравится ее готовность. То, что она не боится испытывать свои границы. Позволяет мне давить на нее до тех пор, пока она разлетится вдребезги в моих объятиях.
Я крепче сжимаю пластиковый цилиндр, глядя на нее сверху вниз.
— Ты доверяешь мне, да?
— Я доверяю тебе, — повторяет Брайар, ожидая, пока я сделаю шаг.
— Я напугаю тебя, хорошо? Но обещаю, что потом будет приятно. Будь храброй ради меня, хорошо, детка?
От ее нетерпеливого кивка головка моего члена упирается мне в джинсы, страстно желая высвободиться, умирая от желания оказаться внутри нее.
Водя руками вокруг тела Брайар, я оборачиваю прозрачной пленкой ее груди, над ними, затем перемещаюсь на плечо, обхожу и останавливаюсь, глядя на нее. Она смотрит на меня с предвкушением, а я обматываю полиэтилен вокруг ее горла, затем нежные розовые губы, которые прижимаются к нему, словно она целует стеклянное окно. Я продолжаю, пока не обматываю его прямо над ее носом, следя за тем, чтобы он плотно прилегал к ее коже.
Желание запаниковать должно нарастать, так как на данный момент я ограничиваю ей кислород, пленка закрывает нос и рот Брайар, а я наклоняю голову к ее губам.
Я беру ее рукой за горло, притягиваю к губам, целуя Брайар поверх пленки, которая служит барьером между нами.
Брайар пытается двигать губами вместе с моими, и я ухмыляюсь. «Какая хорошая девочка», — думаю я.
Она задыхается в полиэтилене, пытаясь не паниковать в поисках воздуха, мои губы все еще прижаты к ее губам,
— Шшш, детка, все будет хорошо, — говорю я ей, просовывая палец в ее рот, проделывая в пленке отверстие и позволяя свободно проникать воздуху.
Задыхаясь, я начинаю осторожно расстегивать пуговицу на ее джинсах, и Брайар помогает себе из них высвободиться. Раздев ее до трусиков, я провожу Брайар к большому зеркалу, прижимая ее попкой к прохладному стеклу.
Беру полиэтилен и еще несколько раз оборачиваю вокруг ее горла, а затем бросаю его на пол. Я использую конец пленки как своего рода поводок, притягивая ее к себе и затягивая на шее Брайар.
