— Перестань. Я понимаю. У тебя непростая работа.
— Правда. Но я ее выбрал сам. А ты выбрала меня. И я люблю тебя. Я, правда, сейчас очень устал. Но ты не обязана прыгать вокруг меня, подстраиваться под мое настроение. И если ты…
— Ник!
— Если ты чего-то хочешь, — продолжает он упрямо, — скажи мне. Только скажи прямо — я сейчас просто не в состоянии гадать.
Она выдыхает ему тепло в шею. И, после паузы, тихо:
— Единственное, чего я хочу — чтобы тебе было хорошо.
— Мне уже хорошо.
— Угу, прямо невооруженным взглядом заметно, — она поднимается на локте, смотрит внимательно и вдруг начинает покрывать мелкими, легкими поцелуями его лицо — упрямый подбородок, скула, темно-рыжая бровь, лоб. И шепчет между поцелуями:
— Хочу, чтобы тебе было хорошо, любимый мой, хороший мой. Хочу. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Чтобы ты забыл про плохое и тяжелое. Хочу. Все будет хорошо, поверь мне. Люблю тебя.
А потом их губы встречаются и…
— Не надо… — как только они отрываются друг от друга. — Ты устал. Просто полежи, а я поглажу тебя по голове. Вот так. Вот так.
— Хочу тебя. Пожалуйста…
— Точно?
— Точно, — кивает он. — Только можно… я буду сегодня снизу?
Люба мгновенно понимает, о чем он. И не думает отказывать.
Она выполняет его работу, то, что обычно делает он. Целует, ласкает, возбуждает, заводит его. Раздевает. И не только раздевает — одевает тоже. В первый раз он отдает всю инициативу в ее руки. Лишь вздрагивает от ее немного неумелого обращения с изделием из латекса. Но со второй попытки у Любы получается справиться. Опускается на Ника, ложится сверху. Целует его лицо, обнимает руками и не только — всем телом обнимает, согревает, дарит тепло и нежность, двигаясь неторопливо. Давая ему возможность сейчас просто наслаждаться и быть любимым.
В конце концов, Звероящер в Нике проснулся. И Люба оказалась на спине, под ним. Но это ни ее, ни его нисколько не расстроило.
— Спасибо, — тихо ей на ухо.
— За такое не благодарят, дурачок. Ты аппетит не нагулял? — она гладит его по затылку.
— В общем-то, да. Я бы съел чего-нибудь.
— Ладно, иди в душ, а я пока на стол накрою.
— Любава, — он перехватывает ее руку, целует в ладонь. — Я… я не часто буду такой. Правда. Когда со мной надо вот так… нянчиться. И ты не обязана…
— Самойлов, иногда тебе лучше есть, чем говорить. Все, марш в душ!
— Ник, я сегодня задержусь, не теряй меня.
— Ты к родителям?
— Нет, у меня встреча с Егором.
— Я тебя встречу.
— Коля! Я не маленькая. К восьми буду дома.
— Я тебя встречу.
Когда он говорит таким тоном, спорить с ним бесполезно. Он на каждый ее аргумент будет повторять одно: «Я тебя встречу». Упрямый и чертовски ревнивый.
— Хорошо, — со вздохом соглашается она.
— В полвосьмого возле мастерской.
— Ну, все, Егорик, я побежала.
— Куда так торопишься? Давай, чаем на дорогу угощу?
— Не могу. Меня ждут.
— Кто ждет? Твой Отелло?
— Он самый.
— Да познакомь меня уже с ним. Я твоего Николая понимаю, конечно, сам бы на его месте был бы начеку…
— Егор!
— Ну, надо же ему объяснить, что уж с моей-то стороны он может подвоха не ждать. Чтобы зря нервы не трепал.
— Тут я согласна. Пойдем, выйдешь меня проводить, заодно и с Ником познакомлю.
— Знакомьтесь, Николай, Егор.
— Рад знакомству. Давно хотел… — Егор протянул руку и осекся на половине фразы.
— И тут Штирлиц понял, что явка провалена, — после паузы хмыкнул Ник.
— И тут Беркович понял, что полгода назад был в шаге от крупных неприятностей для своего здоровья, — в тон ему ответил Егор.
— Ребята… — Люба растеряна. — А что происходит?…
— Все в порядке, солнышко! — Ник деланно бодр. — Егор, рад знакомству! — крепко жмет руку Берковичу. — Извини, торопимся страшно, в другой раз пообщаемся.
— Коля?!
— Пойдем, пойдем. Все по дороге объясню!
Егор с улыбкой смотрит вслед удаляющейся и бурно жестикулирующей парочке. Метров через двадцать они останавливаются и начинают целоваться — точнее, Он целует Ее, сломив легкое сопротивление. Завидовать чужому счастью нехорошо, но сейчас Егор все-таки немного завидует.
Она ждет его возле работы — освободилась раньше и решила заехать. Конец марта — сырого и ветреного. Вспоминает, как вот так же приезжала тогда к нему — извиняться, примерно год назад. Сколько изменилось за этот год…
— А это у нас Люба, никак? — из состояния задумчивости ее выводит женский голос.
Оборачивается. Секундное замешательство, но имя вспоминает.
— Здравствуйте, Нина Гавриловна.
— Здравствуй, касатка. Николая ждешь?
— Его.
— То-то я смотрю, Николай Глебович как на иголках, а Владимир Алексеевич ему все какие-то поручения да наставления, и все никак остановиться не может.
— Ничего страшного, — улыбается Люба. — Я подожду.
Медсестра смотрит на нее внимательно. А потом вдруг произносит неожиданное:
— Ты береги его, голубка. Такой парень — один на тысячу, уж не знаю, понимаешь ли ты свое счастье. А как любит-то тебя. Дороже такого ничего не бывает — поверь мне.
Люба помедлила с ответом. Не сказала первое, что пришло в голову — ведь Нику с этой женщиной работать. И потом — права она, если рассуждать здраво, и Люба с ней согласна. Ну, просто есть такие люди: хлебом их не корми, дай в чужие дела повмешиваться.
— Буду беречь, — Любе даже удается мило улыбнуться.
— Ну, надо же, — качает головой Нина Гавриловна. — Все есть — и краса, и голова, и сердце. Нашел Николай невесту под стать себе.
А потом улыбается — искренне от души.
