Очарованная - Джиана Дарлинг

Это больше походило на ужасный кошмар, чем на реальность, смерть, которая развеяла ужас и вернула нас к реальности.

Кроме того, мне было трудно испытывать угрызения совести из-за человека, который со мной, ещё девчонкой, грубо попирал мое психическое здоровье, а затем избил меня до крови, как женщину, только потому, что мог.

— Да, — легко согласился Александр, подхватив меня на руки, когда он встал, и вода смылась с нас.

Он усадил меня на коврик для ванной, а затем достал пушистое полотенце, чтобы осторожно вытереть мое тело. Ему казалось сюрреалистичным, что он так усердно заботится обо мне, когда я была единственной, кто должен был удовлетворить все его потребности, но в его манерах была и странная правильность. Если подчинение меня чему-то и научило, так это тому, что именно сабмиссив был самым почитаемым и самым уязвимым, и что именно эта уязвимость так сильно держала доминантов в своем рабстве.

— Должно быть, мужчина или женщина, которые настолько полностью раскрываются перед вами, это опьяняющий кайф, — подумала я, когда Александр наклонил голову, чтобы сосредоточиться на сушке моего тела. Может быть, почти так же захватывающе, как видеть, как сильный мужчина сгибает колено, чтобы сделать что-то такое простое, как вытереть меня после ванны.

Я положила руку на его сильное плечо, когда он достал из ящика под раковиной простую пару черного кружевного нижнего белья и помог мне надеть его. Едва вытершись, он перевел нас в спальню и вытащил одну из своих нижних рубашек из открытого шкафа, чтобы я могла натянуть ее через голову. Только когда я была одета, он уложил меня в постель. Я откинулась на подушки со вздохом, который вытащил из моей души все обломки и выплюнул их через открытый рот.

Я устала до лома костей и хотела просто спать без кошмаров.

Александр вернулся и устроился на краю кровати, чтобы провести расческой по моим волосам. Я едва пошевелилась, когда методичные поглаживания погружали меня в расслабление и сон. Смутно я ощущала, как его толстые пальцы убирают мои волосы с моего лица, а затем его руки мягко опускают меня обратно на подушки.

Я снова проснулась, когда он забрался в кровать рядом со мной и собрал меня, как папиросную бумагу, в свободное пространство между его руками.

— Я не знаю, что это меняет, — признался он, целуя ложбинку у меня за ухом. — Но это что-то меняет.

Я пробыла в Англии десять месяцев, почти год тяжелой службы за плечами и еще четыре года после этого.

Только это уже не было тяжело, не в те недели, что прошли после выкидыша. Александр был внимателен, как священнослужитель к своему божеству, каждое утро купался со мной и одевал меня так же, как я одевала его. Он ужинал со мной каждый вечер, когда возвращался с работы, и продолжал трахать меня жестко и мягко, как и раньше.

Но то, как он иногда смотрел на меня с оттенком первобытного страха, как загнанный в угол хищник, даже когда он позволял мне ласкать его или расспрашивать о том, как прошел день, заставляло меня усомниться в его эмоциональном ландшафте.

Как будто он боялся моей близости так же сильно, как и жаждал ее.

Моя жизнь в Перл-Холле была полна и во многих других отношениях. Мне нравилось проводить время на кухне с Дугласом, когда он учил меня делать замечательные кондитерские изделия из ниток и шоколадного кружева. Миссис Уайт была полна решимости научить меня женскому искусству вышивания, хотя единственный случай, когда я когда-либо была близка к успешному шитью, было слово «секс» шатким почерком. С каждым днем ​​я совершенствовалась в своих тренировках по фехтованию и боевым искусствам, будь то с Риддиком или Ксаном, и я начала ездить верхом на своем прекрасном золотом жеребце Гелиосе по обширным землям.

Впервые за долгое время я почувствовала радость в повседневной жизни, и Англия начала казаться мне домом.

Мама заметила мой акцент, как я обрезала концы гласных и перестала инстинктивно крутить «р». Я тоже стала замечать, как мой английский перестал прыгать с иностранной лирикой моей родины, как мой словарный запас расширился за счет включения таких британских поговорок, как «скряга», «испорченный», «пыхтел» и «изворотливый». Когда я прокомментировала это Александру, он улыбнулся своей тайной улыбкой с полузакрытыми от удовольствия глазами, а затем трахнул меня так сильно, что я выругалась по-итальянски.

Он делал это часто, кажется. Читаю кожей, как слепой со шрифтом Брайля, и субтитры глазами, как глухой с новостями. Как будто другие его чувства могли рассказать ему мои секреты с большей готовностью, чем его зрение.

Иногда я задавалась вопросом, после того как он работал над моим телом, пока я не выкрикивала его имя, какие секреты он уже угадал под моей кожей.

Чем счастливее становились мы с Александром, необъяснимо сблизившиеся из-за потери нашего ребенка и тайны его или ее смерти, тем более взволнованным казался Ноэль.

Я заставала его расхаживающим по коридору, что-то бормоча себе под нос, когда его ладонь дергалась, а потом шлепалась по ноге, а иногда, в странные часы дня, я слышала что-то вроде ветра, воющего в стенах дома, и удивлялась, если Ноэль все еще прятал раба где-нибудь на территории.

Однажды, когда я шла в спортзал, я даже стала свидетелем своеобразной картины. Миссис Уайт плакала, стоя на коленях, склонив голову на бедро Ноэля, когда он сидел за кухонным столом внизу и гладил ее по волосам.

Этот образ вызвал глубокое недоверие в моей душе, но у меня не было реальных причин подозревать миссис Уайт, а только предположения и ужасная история с его сыном, чтобы обвинять Ноэля.

Так что я наблюдала, но спокойно ждала до тех пор, пока однажды утром мы с Александром не обнялись в постели после энергичного сеанса, подбрасывая идею о том, что он научит меня тренировать своего сокола Астора.

Дверь в мою спальню распахнулась, и Ноэль стоял в раме, пожимая в руке письмо со знакомой красной печатью на конце.

Послание Ордена Диониса.

— Они урезали чертово финансирование моего портового проекта в Фалмуте, — кипел он, войдя в комнату и сорвав с нас одеяло, открыв обнаженные спутанные конечности. — Ты гребаный мудак, мужчины так не ведут бизнес.

— Как более успешный человек, чем ты, — высокомерно сказал Александр, несмотря на отсутствие