близко, видимо, знакомы? Или это то, что называют «только бизнес» и «деловое обращение», когда клиенту и исполнителю друг с другом следует держаться очень мило, непосредственно, чтобы казаться в результате располагающим и убедительным?
— Что это? — муж не спешит раскрыть ее подарок.
— Увидишь, если поднимешь крышку, предварительно сняв поздравительную ленту. Это… — щебечет Инга, но тут же осекается, когда Костя поднимает на нее глаза, в которых читается недовольство и очевидное пренебрежение.
Обняв меня за талию, притягивает ближе, пристраивает мое тело на свой бок и предлагает вместе посмотреть на содержимое шкатулки.
— Помоги мне, пожалуйста, — шепчет Костя в ухо. — Смелее, все хорошо, не бойся.
С чего он взял, что я боюсь? Да, я дрожу, но только потому, что в помещении прохладно, а я, как назло, о многом не задумываясь, не угадала с праздничным нарядом. Мое платье не соответствует погоде, зато прекрасно подходит к сегодняшнему случаю.
А это запонки? Две рукописные с размашистыми вензелями буквы «К». Серебряная гравировка на иссиня-черном декоративном камне, обрамленном тоненькой полоской с таким же драгоценным наполнением.
— Очень красиво, — шепчу, оглаживая пальцем ювелирную квадратную конструкцию. — Спасибо.
— У меня нет соответствующих рубашек, Инга. Я не ношу такое. К тому же, отдает снобизмом. Вы ошиблись с выбором, но все равно спасибо, — Костя грубо обрывает то, что я хотела бы сказать.
Как же так? Он недоволен? Злится? Что-то напрягает, сильно неприятно или муж уже устал? А может быть, присутствие этой женщины Костю раздражает? Он не знает, как от нее отделаться?
— Мне нужно отойти, — встав на цыпочки и скосив взгляд, посматриваю на улыбающуюся чему-то женщину и обращаюсь с просьбой к мужу. — Пожалуйста, Костя. Ты не против?
— Что случилось? — внезапно встрепенувшись, спрашивает у меня.
Это женские проблемы! К чему знать ему подробности? Живот противно тянет со вчерашнего утра. Я ощущаю жжение и слабое покалывание в правом боку. Ледяной компресс, увы, не помогает, а от болеутоляющих меня тошнит. Поэтому терплю и улыбаюсь. У мужа важный день и торжественный вечер-встреча с его коллегами, друзьями и деловыми партнерами, которым он, по-моему, не слишком рад:
«Фролов?» — «Уже достал!».
«А Юрьев?» — «Проглотил иголку, во все глаза приглядывая за своей женой!».
Откровенно говоря, нравится мне эта Ольга. Она помалкивает за столом, смотрит куда-то вдаль, как будто видит то, что скрыто от случайных глаз, почти не ест, но с определенной периодичностью куда-то выходит, там проводит приблизительно минут пятнадцать, а после возвращается и с натянутой улыбкой присоединяется к компании, которая на нее, как и на ее отлучки, никакого внимания не обращает…
Жуткий запах — здесь тяжело дышать. Дым стоит столбом, а занавес в ворота ада, видимо, пока опущен. Кто-то курит? Курит в женском туалете? Господи, какое неуважение к посетителям этого заведения. Терпеть не могу курящих женщин… Нет-нет, делать кому-либо замечания, акцентируя внимание на том, что, по сути дела, меня вовсе не касается, не в моих привычках и годами отработанных манерах. В неосвещенном углу женского туалета стоит какая-то фигура. Табачный дым с ног до головы окутывает ту, которая хотела бы остаться незаметной. Я вижу, как поднимается ее рука, чтобы сделать одну важную затяжку, а после выпустить изо рта и носа ядовитый пар.
— Извините, — отвернувшись от женщины в дыму, прохожу в свободную кабинку.
Знакомые туфли и небольшой разрез на интересно скроенной длинной юбке, тонкий золотой браслет, обручальное кольцо на безымянном пальце и стойкий аромат духов, который не забить едучим никотином. Это же она! Женщина, от которой стынет в жилах кровь.
— Оля?
— Угу, — я слышу, как она причмокивает, когда затягивается, и щелкает языком, когда выпускает сигарету.
— Вы…
— Там свободно, Ася. Я Вас посторожу. Здесь никого нет. Только Вы и я. Все нормально.
Современное общество, в котором подобное поведение разрешается, обречено на вымирание. Какие дети Юрьевым, если жена Романа дымит, как паровоз?
— У Вас все хорошо? — торможу возле нее, почти касаясь длинным рукавом закрытого плеча своим плечом. — Вы чем-то расстроены?
— Устала. Не люблю подобные сборища. Я не общительный человек, да и настроения нет, а мой муж решил, что выход в свет поспособствует моей социализации, — она громко прыскает. — Я ведь не дикарь, Ася, и социальный человек. Отвратительно, как приглашенные льстят Вашему мужу, хотя многим Костя отказал в своих услугах, потому что находил в их проектах серьезные нарушения и полные несоответствия имеющимся ГОСТам. Мерзость!
— У него есть враги?
— Скорее, обманутые и теперь заискивающие клиенты. Красов всегда предлагал иные выходы из сложившихся не в пользу заказчиков обстоятельств, но на это, как правило, требовались дополнительное время и сверх установленной сметы финансовые средства. Красов топит за клиента и его желания, но и себя подставлять не будет. Репутация фирмы и ее директора — превыше всего. А богачи не торопятся делиться тем, чем обросли, пока накапливали страховую на случай ядерной войны финансовую подушку. Чем ты богаче, тем жаднее. Им и надо бы, и даже хочется, но всегда что-то от нужной благотворительности останавливает. Знали о таком?
Конечно. Я ведь не из другого измерения и прекрасно знаю, что в этой жизни покупается и продается, и какой ценой.
— Ему угрожают? — набычившись, шиплю.
— Нет, — стряхивает пепел в блюдце, служащее пепельницей. — Я не о том.
— Извините, — наконец-то захожу в кабинку и, закрыв за собой дверь, обращаюсь к фарфоровой чистой вазе своим лицом.
Об этой женщине я ничего не знаю, но почему-то не ставлю под сомнение ее слова про то, как моему мужу льстят, заискивают и покупают его внимание. Например, эта Инга.
«Костя ей не рад!» — пока разматываю рулон с одноразовыми сидениями, прокручиваю очевидные выводы, которые посетили мой разум после того, как мы друг другу были с ней представлены. — «Она пришла на праздник без приглашения или все-таки кто-то же сюда ее позвал? Фролов! Этот Александр, который всех задрал!».
— Здесь две кабинки? — кто-то, видимо, сюда вошел.
— Одна, — тихо отвечает Ольга. — Там занято. Но Вы будете следующей, я не претендую.
— Я Инга Терехова.
— Ольга Юрьева.
Наверное, они друг другу протягивают руки, пожимают их, потряхивают сцепкой над серым кафелем, а после отпускают, отходят и вытирают вспотевшие ладони о бедра или грудь.
— Юрьева? Очень знакомая фамилия.
— Роман Юрьев — мой муж. Я работаю на Красова. Мы, — хмыкнув, исправляется, — мы работаем! Я буду вести Ваш проект, Инга. Простите, не знаю Ваше отчество.
— Вот и хорошо. А я могу обращаться к Вам просто по имени?
— Не возражаю, — Юрьева глубоко вздыхает, затем закашливается и очень грубо выражается,
