Ознакомительная версия.
– Но ты ведь, насколько я понимаю, относишься к жизни не так? – Лиза боялась пропустить даже словечко. Ух, какая могла бы выйти статья!
– Я получила хороший урок. Он длился тринадцать лет, мне преподал его Кирилл, если ты помнишь.
Лиза промолчала.
– Я пыталась быть женщиной в лучшем смысле этого слова, – продолжала Нина. – Более того, я пыталась быть женщиной именно в том смысле, который вкладывают в это слово мужчины. Ведь когда мужчина уверяет всех и себя самого, что жена его не любит, это означает лишь, что она недостаточно жертвует для него – своим временем, профессиональным ростом, здоровьем... Я пыталась быть безупречной женой. Я положила к ногам мужа свое образование, которое далось мне нелегко, свои взгляды на жизнь, даже настроение. Я стремилась быть для него идеалом. Я хотела быть такой, – тут Нина улыбнулась, вспомнив о чем-то, – как Патриция Хольман в «Трех товарищах». Ты помнишь Ремарка?
Лиза кивнула.
– Так вот, лишь после развода я поняла, что Ремарк, будучи мужчиной, выставил, как флаг, это пугало в серебристом платье только для того, чтобы у мужчин был романтический образ, которым они могли бы прикрываться в качестве так называемого примера и беспрепятственно управлять женщинами. Плывущая по течению, всегда улыбающаяся, всегда бездельничающая, всегда со всем соглашающаяся Патриция Хольман потому и умерла по велению автора от туберкулеза, что идеалы не могут существовать долго, они непременно развенчиваются. А мы до сих пор, как дурочки, клюем на специально подсунутый нам образ, чтобы было с кого брать пример, забывая себя в интересах мужчины и той навязанной им роли, от которой вот уже несколько тысячелетий женщины никак не могут освободиться. Вот Лев Толстой ведь не любил ту Наташу Ростову, которая в конце концов стала счастливой матерью – он придал ей все неприятные черты женщины-самки, женщины-мещанки, он показал, как всей своей жизнью, новыми потребностями она сдерживает порывы и устремления своего мужа, и имел в виду свою собственную жену Софью Андреевну.
– А сейчас ты освободилась от потребности любить? – недоверчиво спросила Лиза.
– Не знаю.
– И ты готова к одиночеству?
– Наверное.
– А если Кирилл попросит у тебя прощения и захочет опять жить с тобой?
– Нет. Это уж точно невозможно.
– И если появится новый мужчина и он полюбит тебя, ты откажешься от него в угоду своей свободе?
– Я познакомлю его со своими взглядами. Если он не примет их, я думаю, что откажусь. Жизнь так прекрасна сама по себе, что я не хочу больше тратить ее в угоду кому-то и в ущерб себе.
И Лиза впервые почувствовала свою вину перед Ниной. Сколько же страданий пришлось пережить этой женщине, чтобы не утонуть, не увязнуть в злобе и разочаровании, а прийти к такому упрощенному, животному, в представлении Лизы, пониманию счастья? Зачем только она разбила ее семью?
У Лизы странно забилось сердце. Ее взволновали слова Нины. Чего в них было больше: эгоизма выздоравливающего человека, все силы которого направлены на то, чтобы победить болезнь, или просто желания спокойного благополучия – растительной жизни без новых тревог? И вдруг она различила в словах своей старшей подруги присутствие истинной свободы выбора. Лиза подумала, что нечто похожее на то, что говорила Нина, ощущала и она сама, когда жила с Сашкой в своей скромной съемной квартирке, – прекрасное чувство душевной независимости, силы и свободы. Ощущение той редкой радости Лиза помнила до сих пор. Теперь в доме матери было все не так: ощущение полной свободы исчезло, но Сашка был под присмотром, и это тоже кое-чего стоило. Свобода значила очень много. У Лизы и из собственного опыта были кое-какие наблюдения на эту тему. Например, с тех пор как она стала ездить на машине отца, к ее огромному удивлению и радости, у нее на голове обнаружился легкий каштановый пух растущих волос. И хотя своим видом эти волосики напоминали нежный пушок годовалого ребенка, для Лизы это стало знаком того, что все в ее организме приходит в норму.
– Знаешь, я напишу статью, – сказала Лиза. – Эпиграфом возьму слова Джона Фаулза. Недаром его главная героиня все-таки в конце концов решает не выходить замуж за очень приличного человека. Она выбирает свободу!
Нина только пожала плечами в ответ.
– Как же у тебя оказалась отцовская машина? – Она была рада, что Лиза теперь ездит самостоятельно.
– Все оказалось просто. Мама пошла и забрала ее у теперешней официальной вдовы. Вдова не возражала – у нее остались деньги, новая квартира и еще одна машина, и поэтому она с легкостью написала на меня доверенность.
– Ты видела когда-нибудь новую любовницу своего отца? – У Нины теперь тоже была слабость. Она пыталась отгадать, что скрывается за фасадом внешне вполне благополучных супружеских пар. Ей казалось, что, каждый раз проигрывая чужие ситуации заново и примеривая их на себя, она избавляется от своей старой, давно позабытой, но сохранившейся в подсознании обиды.
– Никогда. Она меня не интересует. – При этих словах раздался настойчивый звонок домофона.
– Я никого не жду. Кто бы это мог быть? – Нина пошла к двери.
– Помнишь, когда-то я пришла к тебе с серьезным разговором по поводу Кирилла, и через несколько минут заявилась твоя подруга! – крикнула Лиза вслед. – Прости меня за тот разговор!
Нина вернулась в кухню.
– Случаются совпадения. Представь себе, это снова она.
– Теперь-то мне нечего ее бояться! – почесала голову Лиза.
Пульсатилла вошла в некотором смущении, что вообще-то для нее, как мы знаем, было совершенно несвойственно. В руках она держала хозяйственную сумку, наполненную, судя по запахам, оттуда доносившимся, чем-то очень вкусным.
– Ага! И эта дамочка здесь! – Пульсатилла покосилась на Лизу. – Ну что же, тем лучше!
Нина не без некоторой тревоги заметила зловещий оттенок в словах подруги. Лиза, давно уже не чувствующая за собой никакой вины, смотрела на Татьяну без боязни и с интересом. А та решительными движениями извлекала на стол запотевшую от холода бутылку водки, салатницу, наполненную сиренево-желтоватым содержимым, в котором без труда угадывалась селедка под шубой, и запакованную в три шерстяных платка кастрюльку.
– Что это? – с изумлением спросила Нина, не ожидавшая ни самого визита подруги, ни тем более такого кулинарного сопровождения.
– Пельмени! И не фабричные, а собственноручного изготовления! – торжественно возвестила Пульсатилла и огляделась. – Где у тебя тарелки? Надо есть, пока горячие!
– По-моему, тебя будут кормить, – тоненьким голоском протянула Лиза. – А можно мне присоединиться?
Татьяна посмотрела на нее строго:
Ознакомительная версия.
